Мария Максимова поговорила с самым модным фотографом отечественного шоу-бизнеса Асланом Ахмадовым – любимым фотохудожником Людмилы Гурченко – о том, как его вынесло из океана фотографий звёзд и провокационного трио Фреш –Арт к написанию картин.

Мария Максимова: Аслан Ахмадов известный фотохудожник, который много работает со звездами. Теперь Аслан Ахмадов начинает писать картины. Не бывает же «вдруг»? Что-то должно было с тобой произойти?

Не то чтобы я сидел-сидел и вдруг начал писать. Как только у меня появился компьютер, а это случилось более двадцати лет назад, я с его помощью стал рисовать. Я редко кому-то это показывал. А сейчас я это делаю в другом технологическом виде. Мне это интересно. Знаешь, я себя реально почувствовал «принтером». Который просто ждал сигнала, чтобы начать делать. Честно говоря, меня мало волнует любое стереотипное мышление. Я это делаю, потому что это охрененное удовольствие. Я все время этого сторонился, даже боялся. Рисовал эскизы на компьютере, но это был просто способ медитации для меня. Я очень боялся начинать писать, потому что всегда думал: чтобы начинать делать что-то кистью, нужно иметь что-то очень большое внутри. Это большое внутри долго во мне созревало. Когда в первый раз я вошел в мастерскую, где стояли новые купленные холсты, мне было страшно, жизнь пронеслась перед глазами. Когда ты с кисточкой в руках наедине с холстом, ты как с Богом говоришь. Впрочем, я человек не религиозный. Понимаешь, все мои картины связаны со всем, что происходило в моей жизни. И я заново переживал эти события. И сейчас не знаю, что с моими картинами будет. У меня вообще нет никаких мыслей. Мне нравится сам процесс.

 

 

Мария Максимова: Поправь меня, но я тебе расскажу про свое ощущение. Полиция Моды, Фреш-арт, ты все время был в тусовке шоу-бизнеса. А последние годы ты уходишь в арт. Который, так сложилось, гораздо меньшую аудиторию имеет. Ты сам осознаешь эту трансформацию?

Ты слишком поверхностно меня воспринимаешь. Как лук. Ты видишь только шелуху. И меня это устраивает, ведь я не собираюсь раздеваться перед каждым. Мне все равно. Есть работа, и я ее делаю. Я трудоголик и умею очень хорошо работать. Уважаю свою работу и людей, которые со мной работают. И поэтому так много лет востребован в своей профессии. В тусовке оказаться можно, но работать там много лет не сможешь, если ты из себя ничего не представляешь. Я работаю каждый день на протяжении почти тридцати лет, что живу в Москве.

 

 

«Трио Фреш-арт когда-то было в духе времени, мы были реально крутыми чуваками. Я этого совершенно не стыжусь. Просто я больше не питекантроп»


Мария Максимова: Ты много работал с Людмилой Гурченко. Сделал огромное количество ее фотографий. Она была твоим другом. Я не люблю сослагательное наклонение, и все же, как думаешь, что бы она сказала тебе про твои картины?

Думаю, ей бы понравилось. Их видел Сережа Сенин, и ему очень понравилось. Поскольку они с Люсей много лет вместе провели, и у них очень похожи вкусы, на многие вещи они одинаково смотрят. Сережа даже когда говорит, я слышу иногда Люсины интонации. Мои картины очень искренние. А Люся очень чувствовала, когда искренне. С ней всегда было только так – должно быть предельно честно.

В фотографии легко солгать. Мне и самому частенько приходится прибегать к этому. Современный язык фотографии лживый. Сплошной обман зрения. Все фальшь. Ничего честного. Я знаю, как в фотографии можно солгать, тем более, когда это за деньги. А инстаграм вообще ярмарка тщеславия. «Посмотрите, как я хорошо живу!» В какой-то момент от этого начинает тошнить. Почему все и закончилось из того, о чем ты спрашивала вначале. Это просто душить стало. Нужно быть сумасшедшим для того, чтобы все время быть в этом «шоу». Вероятно жить в этом постоянно можно, но для этого нужно иметь иной склад характера. Я очень давно наигрался в эти игрушки. Моя личностная и профессиональная эволюция привела меня к тому, что все это наскучило . Я не хочу так, это наскучило. Что было – то было. Трио Фреш-арт когда-то было в духе времени, мы были реально крутыми чуваками. Я этого совершенно не стыжусь. Просто я больше не питекантроп, это осталось далеко в прошлом моей эволюции.

 

 

Мария Максимова: Ты сказал, что это в тебе зрело давно. Была какая-то ситуация, после которой ты понял, что пора?

Мой друг и продюсер Сергей Шендрик меня тупо заставил это делать. Я его обожаю, он человек, который ценит меня выше, чем я сам. Он много лет, видя все мои эскизы, очень часто говорил, что мне нужно начинать это делать кистью. А мне было страшно. В какой-то момент он просто пришел и положил передо мной ключи и сказал: «Вот ключи от мастерской – иди работай». У меня спланирован был уже отдых, я должен был лететь в Майями, но я билеты сдал. Первые три месяца я не выходил из мастерской, выключал телефон и просто кайфовал от этого процесса. И Серега приезжал и привозил мне еду. Сейчас он горит идеей сделать выставку. Я не знаю, как и где это будет происходить.

«Я не хочу протестовать. Я про прекрасное»


Мария Максимова: Расскажи о своей технике. Как ты это делаешь?

Прототипы всех портретов – это мои фотографии, сделанные в разные годы. Дальше я их модифицирую на компьютере. Потом, когда у меня есть цифровой эскиз, я руками начинаю его переносить на холст. Пользуюсь разными техниками. Рисую современными материалами – акрилом, эпоксидной смолой, оракалом. Я назвал цикл своих работ «Прошедшее будущее». Это истории из моего прошлого, люди из моего прошлого, а их играют люди, с которыми я знаком сейчас. Я могу встретить человека, и он мне пронзительно напоминает человека из прошлого. Делаю его фотографию, а потом пишу портрет. То есть получается, что люди из будущего играют людей из прошлого. Я снял видео-историю про каждую свою картину, выложил их на свой YouTube-канал. Например, портрет Фархада я рисовал месяц примерно. Это мой очень близкий человек, друг детства, невероятно красивый парень, как прекрасное дикое животное. Он дрался постоянно, всех побеждал. В него были влюблены все девчонки. Когда мы были детьми, мне казалось, что его ждет прекрасное светлое будущее. А его жизнь сложилась так, что его забрали в армию воевать в Карабахе, где его во время боевых действий контузило, он оказался в психиатрической больнице и по сей день находится там. Когда я писал его портрет, я был весь поглощен мыслями о нем, о его судьбе.

 

 

А что-то писалось очень быстро. Портрет Иры я написал за день. Вернее, не Иры, а Талей. Когда я учился классе в десятом, встретил цыганку с маленьким ребенком. И у нее были огромные голубые глаза, будто вставленные из чужого лица. Она меня подозвала к себе и говорит : «Меня зовут Талей. Скоро отсюда уедешь. И когда-нибудь встретишь блондинку, и вселенная рухнет на тебя». Когда я познакомился с Ирой, увидел Ирины глаза… У нее глаза, как будто из лица этой Талей. Я клянусь.

 

 

«И фотографировать я бы хотел только то, что мне искренне нравится, а не то, за что мне платят большие деньги. Хотя я очень люблю свою профессию, она меня кормит»


Мария Максимова: Как ты относишься к современным художникам - акционистам? Пусси Райот, Павленский?

Я очень мало про это знаю, признаюсь. И мало этим интересуюсь. Я думаю, что это свойство времени. Я никак не должен это оценивать. Не осуждаю, но и никак не отношусь. Это параллельно существующая жизнь, я как мне кажется, к ней не имею отношения. Люблю классическое искусство. Я из той категории людей, для которых важна эстетика. Мне важно получать кайф глазами, если речь идет о живописи. Это связано, думаю, с разными обстоятельствами, с воспитанием, с культурой, в которой я вырос в Баку. В большей степени современное искусство, которое я вижу, на меня никакого впечатления не производит. По большей части оно протестное. Я не хочу протестовать. Мое искусство, оно не про протест, оно про прекрасное.

 

 

Мария Максимова: Большинство художников, галеристов, ди⁠ректора музеев, находятся в постоянном поиске средств, в поиске инвестиций. Тебя это коснулось? Ты задумываешься, что надо начинать продавать картины? Монетизировать творчество?

Я скажу тебе честно, живопись, по крайней мере тот ее вид, которым занимаюсь я, дорогой вид деятельности. Поскольку я не член союза художников (смеется), у меня мастерская, которую приходится арендовать, плюс себестоимость работ очень дорогая. Я зарабатываю достаточно, чтобы позволить себе удовольствие. Для меня живопись – это удовольствие. Дорогое, но удовольствие. Кто-то покупает машины, а у меня машины сейчас нет, я на велосипеде езжу. Я не знаю, как зарабатывать на удовольствии. Не буду кривить душой, я искренне хотел бы рисовать, продавать эти картины и жить где-нибудь на берегу океана, каждый день проводить с сыном, бегать по берегу с собакой, а вечером возвращаться и продолжать рисовать. В место того чтобы фотографировать каждый день не всегда то, от чего поучаю радость, но за что мне платят большие деньги. Хотя я очень люблю свою профессию, она меня кормит. Она дает мне возможность заниматься другими интересными вещами в жизни. Но совершенно очевидно, что в профессиональном росте должна быть эволюция. И может быть, я превращусь из «неандертальца фотографии» в «Хомо Сапиенс живописи».

 

 

Короткий блиц «Хит-лист Аслана Ахмадова»

Если одно стихотворение, то…

(прим. читает наизусть С. Михалкова)

Щенок был одинок — он в детстве потерялся
И вот теперь с трудом в собаки выбивался:
Тут переспит, там драку обойдёт,
Где выпросит кусок, где стянет, где найдёт, —
Короче говоря, жилось бедняге туго,
Бездомный, он искал в любом мальчишке друга.
Однажды увязался за одним,
Весь день сопровождал, хвостом ему виляя,
В глаза смотрел, подобострастно лая,
Но от порога был опять гоним…
За чьё-нибудь крыльцо, под чей-нибудь забор, —
Когда бы спать бедняга ни ложился,
Один мираж ему туманил взор,
Один блаженный сон ему упорно снился,
Один и тот же сон сегодня, как вчера:
Ошейник. Цепь. Собачья конура…
Когда же этот сон однажды сбылся,
Он тихо стал скулить с утра и до утра…

Если один художник, то…

Караваджо

Если один цвет, то ...

Белый

Если одна книга, то...

Давай авторов назову. Чехов. Булгаков. Достоевский. Бродский. Буковский.

Если бы у меня была волшебная палочка, то...

Было бы хорошо.

Если бы у меня была шапка невидимка, то...

Было бы вообще супер. (смеется)

В чем смысл жизни?

В том, чтобы что-то осталось после тебя. Что-то хорошее.