Казалось бы, у Винсента ван Гога (Vincent Willem van Gogh, 1853-1890) и Поля Гогена (Eugène Henri Paul Gauguin, 1848-1903), двух величайших художников второй половины XIX века, могло быть много общего. Но их недолгое общение закончилось трагедией.



Судьба распорядилась так, что ван Гог и Гоген оказались в одно время в одном месте. И те 70 дней, которые им было суждено провести в Арле, городе на юге Франции, стали для них трудным испытанием. Но если для Поля тяжелое соседство превратилось только в неприятное воспоминание, то для Винсента совместное проживание обернулось потерей физического и душевного здоровья. Ведь безумная история с отрезанным ухом произошла именно там, и до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, какую роль в ней сыграл Гоген.

 

Мотивы поселиться в Арле у художников были разными. Винсент ван Гог был одержим идеей создать коммуну. Именно для Южной Студии и был снят в городе небольшой желтый дом.

Воплощение этой мечты потребовало от Винсента большого напряжения, потому что судьба редко была благосклонна к нему. Художник работал консультантом по продаже картин, был учителем, осваивал богословие и читал проповеди бельгийским углекопам. Но живого отклика разносторонняя деятельность в его душе так и не нашла.

 

 

Не лучше обстояли дела и на личном фронте: связь с уличной женщиной закончилась «дурной» болезнью и пагубной страстью к абсенту.

Картины не продавались, творчество не обеспечивало даже скромного существования, и чтобы приступить к очередной работе художнику зачастую приходилось брать холст и краски в долг у папаши Танги, торговца материалами для рисования.

 

 

Он, кстати, выставлял в витрине своего магазина картины «невостребованного» в то время ван Гога.

К моменту приезда в Арль художник был худым, крайне изможденным, потерявшим половину зубов тридцатипятилетним человеком с расшатанной нервной системой, неконтролируемыми вспышками ярости и букетом вредных привычек.

Но в творческом плане жизнь ван Гога в Арле оказалась на редкость плодотворной. Там не было язвительных критиков и вездесущих газет, комментирующих безумные выходки художника, поэтому только за два первых месяца жизни в провинции появились 200 картин.

 

Такая трудоспособность не давалась даром: художник выпивал в день более 20 чашек крепкого кофе, а засыпал только после немеренного количества алкоголя. Так продолжалось с февраля по октябрь 1888 года, до момента появления в Арле Поля Гогена, жизнь которого складывалась совсем иначе.

Крепкий достаток, большой дом в престижном районе Парижа, жена, пятеро детей – что еще нужно для счастья? Но Поль тосковал по былой свободе и тяготился условностями жизни обеспеченного буржуа. В семье его опекуна, где все очень увлекались живописью, ему в руки попали краски и кисти. Гоген начал писать.

 

На него сразу же обрушились многочисленные тяготы непризнанного гения: буквально за несколько лет рухнула карьера, с молотка был продан дом, жена-датчанка забрала детей и уехала на свою родину.

Слава откладывала визит к художнику, и он был вынужден согласиться на предложение Тео ван Гога, который обещал Полю выплачивать по 150 франков за то, что тот поедет в Арль и будет жить в одном доме с его братом Винсентом.

22 октября Гоген приехал в Арль. До трагических событий оставалось немногим больше двух месяцев. Обстановка накалилась в первые же минуты после встречи художников. Гогену не понравился страшный беспорядок, царивший в комнатах, и то, что в доме не оказалось никакой еды. К тому же он заявил, что будет жить в самой светлой и большой спальне, где уже успел обосноваться Винсент. Казалось бы, чашу терпения хозяина мог переполнить язвительный отзыв о картине, которую он нарисовал специально к приезду гостя – это, кстати, были знаменитые «Подсолнухи».

 

Но ван Винсент ван Гог терпеливо снес все замечания будущего, как он надеялся, друга, потому что абсолютно не претендовал на роль лидера в их отношениях.

На этом Поль не остановился и взялся руководить не только бытом, но и творчеством соседа. Он считал, что незачем часто ходить на пленэр, потому что рисовать можно и по памяти. Но ван Гог мог писать только с натуры, а созданные в комнате пейзажи вызывали у него приступы ярости.

 

Когда же художники все-таки попадали на природу, то раздражался уже Гоген – его товарищ за день рисовал полноценную картину, а он приносил домой только наброски.

 

Но в их видении, безусловно, было нечто общее, и именно этим объясняется то, что художники несколько раз «пересеклись» в сюжетах картин. Так, их обоих вдохновила на написание портрета местная красавица Мари Жино и не оставили равнодушными пейзажи Прованса, знаменитые красные виноградники Арля и скромные жилища местных фермеров.

 

Ван Гог называл желтый дом монастырем, где Гоген будет аббатом, а он – всего лишь послушником, но жили художники не по монастырскому уставу. Они много пили, часто посещали местную корриду и городской публичный дом. И, возможно, эти обстоятельства к отрезанному уху Винсента ван Гога имеют самое прямое отношение.

 

На корриде в Арле матадор не убивал побежденного быка, а только отрезал ему ухо. В очередной раз художники посетили арену буквально накануне трагедии, и у ван Гога была возможность еще раз увидеть, что происходит с проигравшими.

Эта история не могла обойтись и без женщины. Ею оказалась «жрица любви» Рашель, которая предпочла провести ночь с внешне привлекательным Гогеном. Он же позволил себе не только привести девушку в дом, но и обсуждать с ней картины своего товарища.

 

Вполне вероятно, что после этого в воспаленном воображении ван Гога возникла бредовая мысль, что он – неудачник, а Гоген и Рашель – победители, которые вправе «претендовать» на его ухо. Тогда становится понятно, почему утром Винсент принес Рашель такой страшный «подарок».

Но есть и другая версия, где события развивались иначе. Согласно ей, крепко нетрезвые друзья подрались, Винсент ван Гог кинулся на Поля с бритвой, а тот, защищаясь, случайно отсек ему ухо рапирой. Это вполне могло случиться, тем более что сам пострадавший никогда и никому о членовредительстве не говорил, но в одном из писем брату заметил:

«Хорошо, что у Гогена не было огнестрельного оружия, а то все могло кончиться гораздо хуже»