Из трейлера «Однажды в Стокгольме» ясно, что речь пойдёт о захвате заложников в Стокгольме в 1973 году и фильм обещает быть весёлым.
Первое, в отличие от второго, оправдывается (за исключением, скажем, имён героев — что не критично), а вот интонация неясна — и не то, чтобы очень смешно, но и не то, чтобы присутствовала претензия хоть на какую-то рефлексию. Складывается впечатление, что материал завладел авторами подобного террористу, и им ничего не оставалось, как слепить картину про то, как они испытывают к нему непонятное чувство симпатии. Но обо всё по порядку.
Из первого кадра следует, что мы находимся внутри воспоминаний симпатичной девушки в очках (героиню зовут Бьянка, играет её Нуми Рапас (Noomi Rapace)). Она вспоминает о том, как жила она себе спокойно, в хорошем банке работала, в который однажды ворвался американец с автоматом и произошло то, что теперь забыть не получается.
А ворвался в её жизнь Ларс Нистрём (его играет Итан Хоук (Ethan Hawke)) — парень в парике, цветных очках и шляпе. Помимо автомата и гранат, он захватил с собой настольные игры и радиоприёмник, по которому играет только Боб Дилан — Ларс очень любит его песни, даже сам иногда подпевает.
Практически сразу он отпускает почти всех посетителей — оставляет только парочку — и требует выпустить из тюрьмы известного грабителя банков (в исполнении Марка Стронга (Mark Strong)), а также выдать ему миллион долларов и машину — «Форд Мустанг», как у Стива МакКуина в «Детективе Буллите». Проблемы начинаются после того, как выполнившие перечисленные требования полицейские (исполняющие волю премьер-министра, обедающего под говорящего в телевизоре о печально известном «Уотергейте» Никсона) не разрешают террористам взять заложников с собой.
Проблемы и у героев, и у зрителей. Про первых рассказывать нехорошо (вдруг, кто-то всё-таки захочет узнать, что там было внутри), а про вторых скажу следующее. Я думаю, что в тот момент, когда кого-то представляют в абсолютно чёрном (или белом) цвете, начинается великая неправда. В компанию к себе беру К.С. Станиславского:
«Когда играешь злого, — ищи, где он добрый»
И то, что главный герой предстаёт таким вот благородным анархистом, сражающимся с напрочь лишённой эмпатии государственной машиной, не освобождает его от того, что он преступник (а ведь это же как-то произошло, что-то есть внутри него такое, что в нём изменилось после того, как он убил человека). А несчастный глава полиции вообще предстаёт человеком, чей психологический возраст остановился на подростковом периоде. Он готов поставить на кон жизни заложников только из-за того, что меряется с террористами, кто круче?
Не верю. И даже если кто-то скажет, что «так и было на самом деле» — не поверю. Эксперимент зависит от того, кто его ставит. А дело в том, что из-за этой неправды рушится вся красивая надстройка про то, что сначала террористы держат своих жертв в заложниках, а потом они сами становятся заложниками Власти. И напрашивающееся на язык возможное размышление про ситуативность позиционного деления «жертва-властитель», про «слабый-сильный» — улетает коту под хвост. Остаётся только насвистывать «Мама – Анархия!» и так далее.
Чтобы не противоречить самому себе, скажу, что за эти полтора часа был-таки один момент, который меня, что называется, по-хорошему удивил. Это не то, чтобы какой-то великий спойлер (дело происходит в первой трети истории). К Бьянке (той самой героине, в чьих романтизированных воспоминаниях мы находимся) в сопровождении полицейских приходит муж. Он, например, неуверенно предлагает террористам взять его вместо жены, но не в этом дело. Дело в том, что Бьянка, находясь под дулом автомата, просит достать мужа блокнот и ручку и начать записывать. Она ему диктует, как приготовить рыбу для дочери. Очень подробно, минуты полторы. Не знаю уж, чья это заслуга — чьих-то подробных воспоминаний, сценариста, который их нарыл, или актрисы, которая могла такое и сымпровизировать, но пробрало именно до тех мурашек, ради которых мы, наверное, и ходим в кино.