Август. По вечерам уже не встретишь компании одетых в вечерние платья и пиджаки людей на набережной Тараса Шевченко и Садовом кольце. Социальные сети многих актеров заполонили фотографии морских пейзажей, гор, лесов, а это значит, что театральный сезон, к сожалению, подошел к концу. До встречи в сентябре, как говорится. Из-за невозможности пополнения зрительского опыта я начал вспоминать уже просмотренные мною спектакли в поисках интересной информации. И нашел. В этой статье мне бы хотелось поговорить о режиссерской трактовке материала и наглядно описать ее влияние на примере двух постановок одного и того же произведения. Сравнивать я буду версии Леонида Хейфеца в театре им. Вл. Маяковского и Галины Волчек в театре Современник. А текст в их основе — самая известная пьеса Бернарда Шоу.
Конечно, я говорю о «Пигмалионе». Ее популярность настолько велика, что при запросе названия в Google первой ссылкой идет именно пьеса. Многие знают это странное слово благодаря ей и даже не догадываются о существовании первоисточника — древнегреческой легенды про скульптора Пигмалиона, который создал настолько идеальную статую, что влюбился в неё и упросил богиню Афродиту оживить своё творение. Сколько же интересных версий на тему значения слова я слышал! Пожалуй, самая забавная: «Пигмалион? Это что-то, связанное со свиньями?»
Бернард Шоу написал пьесу, когда ему шел уже пятьдесят седьмой год. «Пигмалион» моментально обрел популярность на сцене. А разве могла быть другая судьба у текста с таким большим количеством заложенных в нем мыслей? Помимо вечных тем, например, темы любви, пьеса поднимала немало современных, на тот момент, остро-социальных вопросов. Шоу восставал против классового неравенства. На примере Элизы Дулитл и её отца он показал, что каждый человек достоин получить шанс подняться с низов на вершину, и, конечно, куда же без постоянных нападок автора на отжившую пуританскую мораль. Если представить все проблемы в виде коржей, то кремом здесь будет легкий ироничный слог Шоу, приковывающий к пьесе до самого ее конца, а вишенкой на этом литературном лакомстве стал так любимый всеми режиссерами открытый неоднозначный финал. Зеленый свет на трактовки. Перейдем же к ним.
Первым из двух московских «Пигмалионов» я посмотрел постановку Леонида Хейфеца. Меня сразу позабавило распределение ролей — Хиггинс, в исполнении Игоря Костолевского, получился здесь старше своей матери. Проверьте возраст актеров. У Галины Волчек ситуация получше, тут Хиггинс — Сергей Маковецкий, все же младше миссис Хиггинс. На год. Выбор режиссеров понятен, почитайте «Театральный роман» Михаила Булгакова, там очень хорошо об этом написано. Но с возрастом героя меняется и образ. Местные Хиггинсы не запертые во взрослом теле дети, а спокойные, пресытившиеся жизнью старики. Пари для них — просто лекарство от скуки. Ни слова о возможности разрушить классовую перегородку или способе показать себя миру. Они уже все показали. Далее начинаются отличия. Поэтому, дабы избежать постоянно чередующегося: «А тут было так, а там так», я опишу каждую трактовку отдельно, после же проведу некоторые параллели.
Трактовка в театре им. Вл. Маяковского. Пожилой, как я уже сказал, Хиггинс выходит, очевидно не в первый раз, поподкалывать лондонцев своим умением определять место жительства по акценту. Около здания с манекеном букингемского гвардейца, черным кэбом внутри, в общем которое всем своим видом показывает, что оно — английское, герой встречается с полковником Пикерингом, такого же возраста, и молодой цветочницей Элизой. Элиза здесь — типичная девушка «с улицы». Вы таких можете увидеть на колене у самого крутого гопника с вашего района: она вульгарна, нагла, в ее словах постоянно слышен «наезд», ей ничего не стоит, например, приподнять полотенце и посверкать голыми ногами перед мужчинами. Режиссер решил избавить свою героиню от внутренней чистоты оригинала. И того мы имеем — старик , которому скучно, и девушка с низов, которая хочет удачно выйти замуж. Злободневно, не так ли? В этом ключе все дальнейшее повествование становится очень реалистично. Хиггинс развлекается, Элиза строит планы на будущее. Любви, разумеется, нет. Только холодный расчет. Образы и действия остальных персонажей, работа со светом и музыкой — все работает на раскрытие либо Хиггинса, либо Элизы, из-за этого история становится абсолютно стройной и легко считывается. Остаётся только соглашаться или не соглашаться с режиссером.
Трактовка в театре Современник. Начало такое же за одним исключением — полковнику Пиккерингу здесь тридцать лет. Все намекает на то, что он приехал учиться у Хиггинса его науке. Зачем вообще чему-либо учиться, если ты в тридцать лет стал полковником? Элиза в этом театре гораздо приятнее и «чище», вульгарностей себе не позволяет, однако она постоянно кривляется, особенно в середине пьесы, когда только учится вести себя в высшем обществе. Режиссер попыталась сделать такое дополнение к ее образу, как будто она так себя ведет от неуверенности и страха, своеобразная защитная реакция. Но на деле это выглядит как дешёвая попытка вызвать зрительский смех. Идем дальше. Напоказ здесь выставлена, внезапно, любовная линия между Хиггинсом и миссис Пирс, экономка долго отказывалась принимать Элизу в дом, якобы потому что ревновала. Сам Хиггинс взял все самое лучшее от МХАТовской школы, поэтому в Современнике он … говорит … вот … с ... такими … … … паузами. И это вываливается на вас во время первых сорока минут. Следить за действием становится очень сложно, выводы у меня получилось сделать через день после просмотра. Здешний Хиггинс гораздо циничнее. Элиза для него — пустое место. В отличии от оригинала, он просто злой человек, который получает удовольствие от травли женщин вокруг него. Элиза же, вот удача, самая терпеливая девушка в мире. Она готова сносить все уколы сатрапа, ведь она любит его, причем настолько открыто, что один Хиггинс не замечает этого. Вроде бы тоже понятная история, девушка пытается растопить ледяное сердце своего избранника, но, повторюсь, нестройность композиции, странные трактовки персонажей и неестественность их речи отвлекают на себя все внимание. А еще герои пару раз совершают действия, которые Шоу не писал. Но я боюсь испортить вам впечатление, если заинтересовало — сходите и посмотрите.
Однако меня заинтересовали декорации. Они здесь очень метафоричны — половину сцены занимает часть фасада уличного здания с железными колоннами, а другую — фрагмент древнегреческого храма. Символы низшего и высшего общества. В дальнейшем, когда Элиза завершает свое обучение, первую декорацию увозят, оставляя до конца спектакля только вторую. Вывод напрашивается сам. Решение действительно нетипичное, но для формирования впечатления от спектакля этого мало. Не ради декораций же все делается.
И самое главное — выводы в постановках принципиально разные. Леонид Хейфец дал ответ на вопрос, что действительно случится, если богатый мужчина подберет и выведет в свет уличную девушку. Финал здесь избавлен от легкой сказочности первоисточника. В остальном спектакль свободен от поиска новых смыслов. Образы персонажей, кроме Хиггинса и Элизы, соответсвуют оригиналу, форма тоже близка. У Галины Волчек спектакль наоборот больше похож на сказку. Ей было интересней рассказать историю преображения человека из циничного сухаря в нежного романтика. Но излишняя сказочность сыграла плохую шутку — в повествование не веришь. Концовка так вообще пик наивности, розовый «хэппи энд», по-другому не назовешь.
Перед вами были только два из всех московских «Пигмалионов». Сколько людей — столько и мнений, столько же взглядов. Сам драматург был настоящим подарком для режиссеров, ведь он это понимал. У него даже есть соответствующее высказывание: «Есть пятьдесят способов сказать да и пятьсот способов сказать нет, и только один способ это написать». К слову, его трактовка собственного материала отличалась от версии обоих театров.