Я зашел на основную сцену центра им. Мейерхольда и оказался на танцполе… Нет, кавычки не утеряны. Правда, попал на площадку, где танцоры во время рассадки зрителей разминались и репетировали. Интересное решение, оно сразу сломало четвертую стену, и я почувствовал себя тем полубезумным зрителем начала двадцатых, который за пару серебрянников пришел поглядеть на «танцы в Колизее». К сожалению, ощущение продержалось до второго звонка.
А дело всё в костюмах. Танцевальный марафон среди обедневшего среднего класса ну никак не может ассоциироваться с жёстким дресс-кодом. Да еще каким! Для мужчин — серый классический костюм с белоснежной рубашкой, для женщин — блузки с шортами или вечерние платья цвета слоновой кости. У них свободы больше! В программках создатели говорят о разном уровне подготовки участников, что дает хореографу Йеруну Вербруггену объединить на сцене классическую и современную труппу. Однако почему-то никто не учёл их разные происхождения, разные судьбы и разные поводы оказаться в мясорубке. Каким образом, кроме как через костюм, об этом можно рассказать в балете?
Одень они одного танцора в джинсовый комбинезон с соломенной шляпой, а другого — в индейское пончо, ох «Танцпол» пустился бы в пляс! Смотришь на сцену и видишь у каждого исполнителя его личную драму. Пускай они потом даже снимут всё, что сковывает их, но уже есть заявка на повествование. На деле мы видим больше двадцати человек в отутюженной парадной одежде, составляющих черно-бело-сливочную массу. Выглядит красиво, но стерильно и безжизненно. Вы же сами заявляли — участники хотят здесь заработать денег, значит у них элементарно не было средств на еду, не то что на костюм из «Сударя».
Отмечу, в разборе я разделяю хореографию и режиссуру. По ходу попытаюсь объяснить, почему спектакль стоит воспринимать так. Танец является его главным достоинством. Динамичные номера, демонстрирующие отличные физические возможности артистов, выглядят очень притягательно. Вот где пригодились вечерние платья, воздушно развевающиеся во время высоких поддержек. Мелкие придумки, такие как танцы на роликах, подогревают зрительский азарт. Вербругген также использует все возможности для придания своему танцу красивой обертки — свет с искаженными тенями, дым, передвижную сцену на колесах, переносные источники света. Главной его победой в роли хореографа стало грамотное чередование энергичных и спокойных отрезков, так что рельеф «Танцпола» не дает заскучать. Позволю себе штамп — час спектакля пролетает на одном дыхании.
Положительно на его ход влияет и музыка Стефана Левина. В каждой сцене она создает правильное настроение: композиции пугают, гнетут, будоражат. Они не выходят на первый план, а сливаются с танцами в одно целое.
Да и в режиссуре есть меткие попадания. Первая сцена открывается массовым танцем под зажигательный джаз, артисты улыбаются и площадка заполняется позитивом. Но уже в следующей всё резко меняется. Свет — холодный. Музыка — гнетущая. Лица — испуганные. Внешняя помпезность при внутренних ужасах. Решением сцены стал обведённый мелом труп, куда ложились «умершие» персонажи. Хорошо, но после второго раза приём перестает работать, во-первых, из-за однотипности, во-вторых, из-за отсутствия процесса смерти. Танцоры просто бухались в трафарет, как упавшее домино. На переживаниях зрителя тоже взлететь не получается, смерти смотрятся как факт. «Кто только что умер?» «Какой-то участник номер 249».
Обидно за совершенно стерильное, гладкое воплощение феномена танцевальных марафонов в «Танцполе», без удара в нерв. Помимо описанных решений особенно странно выглядит отказ от сути мероприятия. Участники двигались на сцене почти без перерывов, их состояние можно представить. Но у здешних же танцоров перерыв есть! Часто на площадке двигается только одна пара, остальные прохлаждаются на диванчиках с краю, которые не огорожены от зрителя. Можно же создать им хотя бы видимость движения, ради атмосферы. Я говорю не об уходе в натурализм, а об образе, который сможет передать их чувства в чём-то осязаемом. Мы не на класс-концерт пришли, перед нами обречённые бедняки сражаются за право достойной жизни. Но это по программке. На деле я не понимаю, что стоит на кону, а значит постановка теряет свой драматический смысл.
Создает спектаклю проблемы и слабая композиция. В эпизодах не чувствуется связи. Каждый смотрится как отдельный номер, из-за чего их хронология становится важной только по концентрации энергии. Вместо персонажей нам дают массу, и действие в плане развития весь час топчется на месте. Можно вспомнить слова Йеруна на пресс-завтраке. Он говорил, что хочет сделать спектакль о танце, как о явлении в целом. Но танец — философская категория. Он не существует без связи с человеческим. А, как я уже писал, человеческое с самого начала введено не было.
Описанные моменты выливаются в полный отрыв спектакля от заявленной темы. Настолько, что его захватывающие танцы можно подставить вообще под любую другую. Остается вопрос — а за чем же я должен следить? Персонажей в «Танцполе» нет, но и проблематика не затронута. У Йеруна Вербруггена было интересное высказываение: «Если половине аудитории в зале не нравится моя хореография, я хотя бы дам им необычные костюмы. А если половине аудитории не нравятся костюмы, они смогут закрыть глаза и слушать прекрасную музыку». И я не скучал. Танец для меня стал тем, ради чего стоит сходить на «Танцпол». Однако на примере спектакля я убедился в одной истине — мощная тема похожа на пружину. Как её не сжимай, с целью подтянуть под замысел, результат неизбежен — сбросит все твои надстройки и вернется в исходное состояние. Творение Вербруггена стало жертвой подобных манипуляций. Есть танец от хореографа, потрясающий, интересный, цепляющий, но параллельно существует тема, которая его не принимает. Они не растворяются друг в друге. Они сосуществуют.