Художник Дмитрий Dimson встретился с музыкантом и преподавателем Евгением Сорокиным, чтобы поговорить о голосе, поисках своего стиля и занятиях вокалом.
Artifex: Расскажи немного о себе.
Человек с севера, всю жизнь занимаюсь музыкой и тем, что с ней связано. Отец, муж, сын. Для кого-то учитель: помогаю раскрывать голос и понимать, что это такое.
Artifex: Ты родился в Карелии?
Да, в Петрозаводске — столице Карелии, в 1991 году. Прожил там 22 года, и на 23 год уехал в Индию.
Artifex: Когда ты в первый раз запел?
Я думаю, что это случилось в шесть лет. Возможно, я пел и раньше, но это — то воспоминание, которое отложилось у меня в голове. Тогда я учился в первом классе, и на уроке музыки моя учительница проверяла всех учеников на наличие слуха и голоса. Выяснилось, что у меня есть и то, и другое, так что она посоветовала мне пойти в хор мальчиков.
Artifex: Расскажи про этапы созревания твоего музыкального стиля. Какие периоды своего творчества ты можешь выделить?
Я помню, как в школе на уроках музыки мы слушали разных ребят а-ля Чайковского, Рахманинова и прочих — то есть всю классику, а потом на основе этого пели песни. Есть самая яркая картинка из тех времен, которая стоит у меня перед глазами: мне 10 лет и меня показывают на телевидении крупным планом, а я в галстуке-бабочке пою песню, которую до сих пор знаю наизусть — «Доброта» — Тулуповой Н. Это были первые этапы интегрирования музыки в мое сознание.
В том же возрасте сестра подарила мне кассету с треками Eminem, и я стал заслушиваться рэпом. В 12 ночи по вторникам на одной из радиостанций крутили программу о хип-хопе, в которой ставили русских исполнителей. Я записывал на кассеты эти выпуски и благодаря им понимал, что происходит в мире русского рэпа. Этот период я бы назвал «Широкие штаны, утюги, шнурки, балахоны» — тогда я попал в свою первую группу, она называлась Killa Syndicate, и записал первый рэп-трек на профессиональной студии.
Следующий этап — батин шансон. Вместе с батей я ездил на рыбалку, он слушал шансон, и я думаю, что стилистически из него в мое подсознание что-то да отложилось. Это из той оперы, когда в далеком прошлом нехотя мы слушали кучу песен. Песни могли играть в маршрутках или магазинах или во дворах вообще. А потом, через многие годы, ты напеваешь наизусть что-нибудь из Ветлицкой — «Дикие пчёлы», хотя даже не помнишь откуда это.
После рэпа и шансона я открыл для себя группу Nirvana и русский метал — и начал играть панк. Движухи было много. Помню самое ее начало. Пошел работать на городской пляж: собирать мусор, чтобы купить первую электрогитару. Впервые покрасил волосы в черный цвет и попал в эмо-волну. Чем дальше, тем более тяжелую музыку я слушал. Коллективом Сannibal Corpse, например, я увлекся настолько, что в 15 лет пошел работать на стройку, чтобы поехать на их концерт в Питер.
Отдельной историей в жизни стала группа Pantera. Как сейчас помню первый момент, когда мои уши как губки впитывали гитарные запилы Даймбег Дарелла. На меня Pantera произвела такое впечатление, что через 2 года я набил первое тату: их лого с фестиваля Monsters of rock в Тушино. Это был самый крупный метал-концерт в истории человечества на данный момент. И они были одной из 4 групп на той сцене. Наравне с Metalica и ACDC. Жи-и-ир! В то время у меня образовалась пост-метал-группа, в которой я пробовал себя вокалистом и начал учиться гроулингу, то есть специальному низкому рычанию.
С Evolet, так называлась моя группа, я покатался по России: Москва, Питер и другие российские города. Мы записали несколько альбомов и тиражировались в странах Европы и южной америки. Очень часто мы выступали в родном городе Петрозаводске. Помню к нам приезжали хардкор и метал группы со всех частей света. Они турили по России и из Питера заезжали к нам. В то время бывало, что каждые выходные месяца у нас были с кем-то гиги. За эти пять-шесть лет я прошел несколько мини-периодов, увлекаясь разными видами тяжелой музыки.
Уже после этого мне в руки попала укулеле — ее подарила мне моя подруга — я попробовал играть на ней и понял, что мне неинтересно. Следующее мое воспоминание чуть более позднее: когда мои родители уехали из Петрозаводска, я остался жить с сестрой в большой квартире, превратил свою комнату в сплошную отсылку на Индию и стал пробовать себя в новом музыкальном стиле. Тогда я заслушивался Бобом Марли, и у меня была страсть к тому, чтобы понять, как он поет. Я постоянно репетировал его треки и таким образом научился исполнять регги — с тех пор и понеслась моя регги-история.
Так я впитал ямайского сока, а после уехал в Индию, попал на мастер-класс индийской классической музыки и просто выпал. Для меня этот момент был переломным в восприятии музыки, потому что я понял: она гораздо глубже, нежели просто стили или что-то в этом роде. Это нечто сакральное. С помощью индийской классической музыки я осознал, что такое глубокая медитация, соединение со своими чувствами и выражение их в импровизации. Это именно то, чему я сейчас обучаю людей.
Оказавшись на мастер-классе индийской музыки, я увидел, что многие испытывают трудности в пении — в то время как я пою всю жизнь и постоянно разучиваю новые стили вокала. Так я начал изучать индийскую классическую музыку с помощью 70-летнего француза, который залетел к нам в пространство, чтобы дать тот самый мастер-класс.
Artifex: Сколько времени тебе понадобилось, чтобы разработать свою методику? С тех пор, как ты стал петь в хоре, и до того момента, как ты начал заниматься с французом в Индии?
Чуть меньше 20 лет.
Artifex: В какой момент ты точно решил, что будешь петь, что станешь певцом?
Мне кажется, что я даже не решал. Оборачиваясь назад, я вижу, что путь складывался сам по себе: когда я был в хоре, то параллельно увлекался футболом, и в дальнейшем играл за сборную Карелии. Мы ездили на русские сборы и за границу, и в моей карьере был такой момент, когда я мог уехать в Питер, играть в зенитовской «Смене» и отдать футболу всю жизнь. Но тогда я уже играл в панк-группе и выбрал ее. Я думаю, что тогда ко мне пришла решающая мысль: музыка — это офигенно. А уже после, когда я учил песни Боба Марли, у меня появилось ощущение страсти к пению.
Artifex: Когда ты понял, что ты готов преподавать?
Когда я первый раз приехал из Индии, где встретил этого француза, увидел, как он дает классы и понял, что есть люди, которые не понимают, как правильно петь. Еще, когда я был в Индии, я часто исполнял Боба Марли, и люди спрашивали у меня, как правильно это делать. Вернувшись в Петрозаводск, я задался вопросом: а что если для меня путь развития — не работать продавцом или что-то вроде этого, а приносить пользу как преподаватель пения, и в этом развиваться? И тогда я дал свой первый мастер-класс в своем городе. Это было в 2015 году, то есть 7 лет назад.
Artifex: Как сформировалось твое видение обучения? Что происходит у тебя на занятиях?
Я думаю, что трансформация в того человека, которым я являюсь сейчас, началась с самого первого мастер-класса. За основу своего обучения я взял индийскую классическую базу — то есть пропевания на санскрите разных мелодик и оттачивания своего звучания плавными переходами. Затем я начал изучать различные школы обучения вокалу и нашел западную систему — ту, по которой обучались Майкл Джексон и Уитни Хьюстон, Джеймс Браун. В определенный момент я совместил американскую и индийскую школы, и получилось, что в моей системе обучения индийская классическая музыка отвечает за ощущения, психологическую часть и раскрепощение, а западная — за мышцы, тело и понимание, как его расслаблять.
После этого к своей методике я начал «подмешивать» другие школы, использовать подходы разных преподавателей, вбирать в себя разные упражнения и испытывать их на себе и учениках — так я понимал, какие из них действительно влияют на голос и понимание музыки через звук.
Еще одним ключевым моментом стало знакомство с методикой Бобби Макферрина, который обучает людей петь прямо на своем шоу. То есть он выступает и взаимодействует с аудиторией: поет сам, а с ним поет весь зал. Когда я услышал его, то подумал: «Вау, можно петь, будучи в сотворчестве со своими учениками, и еще и одновременно прорабатывать голос». С этого момента я начал добавлять в обучение различные импровизации, петь с учениками и так далее.
Могу сказать, что настоящей песочницей для меня стал остров Панган, где я сейчас нахожусь — здесь я могу «играть» с людьми и самим собой, понимая: кто я, чего я хочу, как это будет выглядеть, где будет прогресс, как это случится. Здесь я попробовал разные форматы, действуя по наитию. Так я увидел структуру голоса как музыкального инструмента — в этом мне помогли и тысячи историй учеников, с помощью которых я вобрал знание о том, почему люди перестают или вообще не начинают петь.
Artifex: Какие основные преимущества своей работы ты можешь назвать, и почему она тебе так нравится?
Думаю, что первостепенно — потому что благодаря ей у меня есть возможность быть собой и постоянно творить. Для меня это действительно творческий процесс, потому что настройка человеческого голоса — это творчество и мастерство, которое мне доставляет удовольствие, так как я знаю, как делать это качественно, а в процессе наблюдаю за ростом своих учеников и ощущаю, что это настоящее чудо. И когда я получаю от людей обратную связь, что их жизнь изменилась — это еще одно чудо. Поэтому для меня самое главное преимущество — быть собой и делиться этим умением с другими.
Artifex: Какие сложности ты испытываешь, когда занимаешься со своими учениками?
Самой большой сложностью для меня был синдром самозванца — я не ощущал собственной ценности, потому что придавал важность не тому, что идет изнутри, а обратной связи. Возможно, в моем сознании существовало клише «учитель по вокалу — это так себе заработок». Я долго жил с этим убеждением, и это было для меня большой сложностью.
Artifex: Ты однажды сказал в интервью, что пение для тебя — это расслабление. Можешь объяснить, как это?
Я следую учению о том, что наше тело выступает музыкальным инструментом, и, если оно напряжено из-за нашей психики, то не выдает тот расслабленный звук, который щекочет наши уши. Это отчасти то же самое, если на гитаре сильно перетянуть струны. Звук может быть мягким и располагающим, а может быть резким и отталкивающим. Когда есть напряжение в теле — есть напряжение и у самого слушателя. Поэтому расслабление дает свободу как исполнителю, так и слушателю.
Artifex: Как определиться с выбором своего направления в музыке, и как понять, что у тебя получается лучше?
Первое, чему я учу — пониманию своего голоса, то есть звукоизвлечению — нужно понять на базовом уровне, как это происходит. Это то же самое, что зажать аккорд на гитаре или нажать на клавишу пианино: только после того, как мы понимаем, как это делается, мы можем пробовать играть часть песни или разучивать ее полностью. Далее пробуем себя в разных песнях, разных музыкальных стилей. Тот же принцип относится к голосу. После понимания того, как извлекать звук голоса без усилий приходит вдохновение на пробу новых треков. Далее, когда легко поется в одном стиле, можно переходить к другому. Так по крайней мере произошло у меня. В данный момент я уже освоил около 10 разных видов вокала.
Чистое понимание того, что является «моим», возникает, когда человек абсолютно расслаблен в творчестве. Потому что если в этот момент ученик думает о том, как бы ему дышать, открывать рот, петь и тд., он совершенно в другом процессе — в процессе борьбы с самим собой. А когда он расслабляется и может себе позволить попробовать разные стили, не «прижимая» себя — уже можно найти то, что действительно будет ему отзываться. Мне, например, отзывается почти все. Моя страсть заключается в изучении новых вокальных стилей и их освоении — а после я получаю удовольствие от того, что исполняю их.
Artifex: Часто говорят, что в вокале главное душа и эмоция. Техника — вопрос второстепенный, и если человек душевно поет — то технические огрехи ему можно простить. Как ты считаешь, правдиво ли это?
Все верно. Техника никогда не сможет заменить искренность. Я воспринимаю голос как информационный канал — так же, как и живопись, художественный мир. В каждом человеке есть свое ощущение пения, свой окрас голоса. Их-то мы бессознательно считываем и в технике. Что бы мы ни делали, неискренность будет считываться, если она есть.
Сам информационный канал — голос — цепляет других, если человек не парится, как он поет, и чувствует себя расслабленным. Другие считывают это состояние. А когда люди зажимаются, но они техничны — и со мной подобное происходило много раз — слушали это чувствуют, и это отражается в их реакции.
Artifex: Нужно ли вокалисту знать музыкальную теорию?
Думаю, что нет. У меня нет музыкального образования, я никогда не обучался в музыкальных школах, не знаю, как писать ноты и их читать, но на своем опыте могу сказать: не нужно знать ноты, чтобы слышать и воспроизводить музыку. Так работает наш мозг. Как по мне, музыкальная теория помогает в общении между музыкантами, чтобы быстро находить те сочетания, которые необходимы. Однако я справляюсь и без этого.
Artifex: Можно ли научиться петь самому? Или для этого специально нужны какие-то курсы или образование?
Мой ответ — можно, потому что я учился самостоятельно, и продолжаю это делать. Я верю: наш мозг настолько уникален, что обучение происходит таким образом: мы слышим вокал и пытаемся его воспроизводить многочисленными попытками и корректировками своего звучания. Здесь должны присутствовать такие компоненты, как страсть, интерес, любопытство, попытки и анализ: что и как я могу изменить.
Однако при занятиях с мастерами процесс обучения можно ускорить. Я вижу, как мои ученики за месяц проходят тот путь, который занял у меня долгие годы. У меня были даже такие случаи, когда ко мне приходили люди, отучившиеся 10 лет в Гнесинке по одной методике, и менявшие свой голос за месяц у меня на занятиях. Они начинали понимать, что пение — это вообще о другом. И их вскрывало от мысли: «Как так? Мы отучились в профессиональном учебном заведении, но не понимали самой сути голоса?». Если бы у них были определенные знания и опыт — им не обязательно было бы проходить десятилетний путь.
Artifex: А можно ли научиться петь, занимаясь дистанционно?
Да, я занимаюсь с людьми онлайн, и считаю, что главный компонент для такой учебы — это преподаватель, который умеет петь и делает это расслабленно. Потому что онлайн и офлайн с людьми происходит одно и то же: они считывают голос, который они слышат, и адаптируются к нему. Спасибо нашим зеркальным нейронам. Конечно, понимание стратегии развития тела и мозга ученика также играет большую роль. Так как прежде всего мы обучаем мозг тому, как взаимодействовать с телом, чтобы извлекать необходимый качественный звук. Поэтому самостоятельная работа и регулярность — корень успеха. А слушать друг друга вживую или через наушники — не играет большой роли. Все, что нужно, слышно хорошо, даже в самых простых наушниках.
Artifex: Чем ты больше всего гордишься в жизни?
На данный момент - тем, что участвовал в домашних родах с женой и взял своего сына в руки сразу после того, как он появился на свет.
Евгений Сорокин в соцсетях:
Интервью редактировала Элина Багмет