«Вы плохо выглядите, Довлатов!» – в начале нового фильма Алексея Германа-младшего о Довлатове эта реплика повторяется несколько раз. И с ней я, пожалуй, соглашусь.
С Довлатовым я познакомился ещё в республике Коми. Он служил там, охранял заключённых. У меня же в Коми сослали дядю, он работал в забое, и вся украинская диаспора рванула за ним на заработки. Моя мать там познакомилась с моим отцом, и я там родился. Позже, когда я уже сам работал в шахте, на развалах разорённой шахтной библиотеки я обнаружил трёхтомник 94 года и его заныкал.
Сидя в одиночестве на глубине 300 метров под землёй, под монотонный скрип конвейерных лент я целых две недели улыбался этим книгам. Передо мной предстал образ писателя, автора отличных short story, обладающего бесконечной иронией, образ высокого, грузного и нелепого человека, полуармянина – полуеврея, бывшего боксёра, любящего выпить и даже напиться.
И этот образ, который у меня возник, ну совершенно не соответствовал тому Довлатову, которого представил в своей картине Герман-младший. Его Довлатов был с милым, но не эмоциональным, дворняжьим лицом. На нём было неизменное драповое пальто с шарфом. И ему было не до юмора – он вяло ходил туда-сюда по фильму, пытаясь опубликоваться в той советской действительности, которую создал для него Алексей Герман.
Действительность серая, убогая. Убогий, серый Ленинград, невыносимо там Довлатову. Ходит он грустный, в пальто и с портфелем, мыкается по инстанциям, редакциям, издательствам. Убогая коммуналка, где он живёт с матерью, коридор весь в соседях и в развешанном белье. Плохо там Довлатову. Сидит он в пальто на кухне и пьёт горькую с друзьями. Убоги и тусклы диссидентские квартирники. На них вяло под гитару исполняют Окуджаву, и сидят там диссиденты с постными лицами, слушают. Скучно там Довлатову, зайдёт он в своём пальто, поздоровается с рыжим Бродским, покурит и уйдёт. Эх, что за неинтересная жизнь у писателя в Советском Союзе! А тут ещё одного его друга-фарцовщика насмерть сбил военный грузовик. Другой - вскрыл вены в издательстве. Да к тому же Брежнев во сне приснился. Беда.
И все знают Довлатова, сочувствуют ему. Это только сейчас он окончил журфак и пробует перо. Но все знают, что в будущем он известный русский писатель. И Довлатов это знает, только знания эти приумножают его скорбь, ходит он грустный. Все заботятся о Довлатове, интересуются. – Что, не печатают тебя, Довлатов? – Не печатают, – разочарованно разводит руками Довлатов в пальто. – Как же так, ты же талантливый русский писатель, в будущем очень популярный! – Я знаю, но что поделать... – Ну не отчаивайся, Довлатов, вот и гения Бродского тоже не печатают (проходит мимо рыжий Бродский), а он то о-го-го какая звезда русской литературы! Ничего, вот уедешь в Таллин, потом эмигрируешь в Нью-Йорк и напечатают. – Роман хочу написать, – грустно заявляет Довлатов. – Напишешь, обязательно напишешь, ну, будь здоров.
И так далее можно продолжить. Картина представляет собой унылое кино, приперчённое остротами и сюжетами из произведений Довлатова. Весьма симптоматично, что в зале мало кто смеялся. В основном, во время просмотра, кинокритики сидели со скучными лицами. С такими же скучными, как и у большинства актёров на экране.
Но куда же делся мой Довлатов, которого я знал? Довлатов ироничный, Довлатов пьющий, Довлатов нелепый и огромный? Автор ярких short story? С грустными армянскими глазами и еврейской полуулыбкой? Где автор «Компромисса», «Заповедника», «Чемодана», «Ремесла»? Может быть, в солнечную Америку уехал? Вслед за рыжим Бродским?