На первый взгляд, немецкому киноэкспрессионизму был отмерен довольно короткий срок: первый фильм, причисленный к этому художественному направлению, был снят в 1920 году, последний – в 1927. Тем не менее, отзвук немецкого экспрессионизма проник в творчество таких великих режиссеров как Ингмар Бергман, Жан Кокто, Альфред Хичкок… и, конечно, Тим Бёртон (Timothy «Tim» Walter Burton).
Режиссер вырос в солнечном Бёрбанке, штат Калифорния. Расположенный к северу от Лос-Анджелеса, прозванный «медиа-столицей мира», сейчас Бёрбанк наполнен штабами таких крупных кинокомпаний как The Walt Disney Company, NBC или Warner Bros., – а в детстве Тима это был тихий пригород Голливуда с ровными зелеными лужайками и одинаковыми цветными домиками. Помните идиллический городок из фильма «Эдвард Руки-ножницы»?
Стеснительный и нелюдимый, юный Бёртон предпочитал проводить время в одиночестве: рисовать, размышлять о жизни и смерти, сидя между могил на провинциальном кладбище, посещать местный кинотеатр. В то время за 50 центов можно было разом посмотреть три фильма (большинство из них были низкобюджетными ужастиками). Эти кинокартины – о вампирах и оборотнях, нашествии инопланетян и фантастических чудовищах – во многом сформировали внутренний мир Тима Бёртона и эстетику его будущих фильмов. Как сказал однажды сам режиссер: «Мои родители говорили, что я начал смотреть кино о монстрах еще до того, как начал говорить или ходить. Я никогда не боялся монстров, скорее наоборот – сочувствовал им».
Бёртон снимает кино о неразрывности жизни и смерти, о триумфе индивидуальности, о людях, которых любой обыватель посчитал бы странными, и о чудовищах, зачастую вызывающих сочувствие и симпатию, как Эдвард с руками-ножницами или мертвая невеста Эмили. Роберт Вине (Robert Wiene), Фридрих Мурнау (Friedrich Wilhelm Murnau) и Фриц Ланг (Friedrich Christian Anton Lang) тоже создавали чудовищ, выплескивая на экран тоску и боль немецкого народа. Однако их монстры были куда страшнее бёртоновских, поскольку немецкий киноэкспрессионизм – это кошмарный сон старой империи, утраченные иллюзии погрузившейся во мрак послевоенной Германии. Запрет на импорт и показ иностранных фильмов, принятый правительством Веймарской республики в 1916 году, и отвращение ко всему германскому после окончания Первой мировой войны привели к относительной изолированности немецкого кинематографа 1920-1930-х годов. И если Голливуд в это время снимает незатейливые комедии в надежде подарить редкую улыбку измученным зрителям, то германские режиссеры создают мрачные кинокартины о смерти, сомнамбулах и сумасшествии.
В фильме Роберта Вине «Кабинет доктора Калигари» (1920 г.) сомнамбула Чезаре, который спит в деревянном ящике и просыпается лишь по приказу своего господина, предсказывает зрителям скорую смерть на ярмарке, а город тем временем потрясает череда таинственных убийств. Это первый в истории кинофильм, где показывается измененное состояние человеческого сознания (для того, чтобы как можно лучше отобразить безумие, режиссеры-экспрессионисты использовали подвижную камеру). Присмотритесь: разве сомнамбула Чезаре не напоминает вам Эдварда Руки-ножницы? Герои немецкого киноэкспрессионизма с их бледными лицами и черными провалами глаз вообще выглядят как предшественники бёртоновских персонажей: так, доктор Калигари стал прототипом Пингвина в фильме «Бэтмен возвращается», а у изобретателя Ротванга из «Метрополиса» (1927 г.) Фрица Ланга есть внешнее сходство с бизнесменом Максом Шреком. Да и при взгляде на мрачный Готэм, созданный Бёртоном, сразу же вспоминается Метрополис с его футуристическими зданиями и промышленным Адом.
Немецкий киноэкспрессионизм – это острые углы и ломаные линии; искривленное и деформированное пространство; контрастное освещение и игра светотени; экспрессивная игра актеров и яркий грим; нарочито крупные планы, необычные ракурсы и искаженная реальность. Контрастность – один из любимых бёртоновских приемов: чёрные лондонские трущобы отличаются от ярких мечтаний миссис Ловетт, а маленький заснеженный городок, где живет семья Чарли Бакета, выглядит серым и унылым по сравнению со сладким сказочным королевством Вилли Вонки. Как и классики немецкого киноэкспрессионизма, Бёртон предпочитает воссоздавать декорации в закрытых павильонах и не чурается экспериментов с углом съемки – стоит вспомнить хотя бы финал «Чарли и Шоколадной фабрики», где камеру поместили в рот Вилли Вонке (Джонни Депп).
Один из самых необычных режиссеров современного Голливуда, Тим Бёртон уже много лет балансирует на грани между авторским и массовым кинематографом, не склоняясь ни в ту, ни в другую сторону (для авторского кино он слишком коммерчески успешен, для массового – чересчур своеобразен). В его картинах ощущается влияние не только неоготики XIX-XX веков и немецкого экспрессионизма, но и современного поп-сюрреализма (например, «Девушка в меховой юбке» Марка Райдена неуловимо напоминает Белую Королеву из «Алисы в Стране Чудес»). Странные персонажи, не вписывающиеся в привычный нам мир, аллюзии на классику кинематографа, яркие цвета на грани китча – Тим Бёртон снимает только те фильмы, которые хотел бы посмотреть сам. И, пожалуй, именно поэтому творения этого мрачного сказочника так полюбились зрителям.
Автор: Ульяна Скибина