Зимой 1925-го колорадец Хэрольд Росс выставляет на полки газетных ларьков первый выпуск журнала The New Yorker. Спустя почти 100 лет, в 2021-м, техасец Уэс Андерсон выпускает в прокат фильм «Французский вестник», вдохновлённый статьями из этого самого «Ньюйоркера» — режиссёр активно зачитывался ими в детстве. Так-то всё вроде бы верно, однако не совсем и не до конца.
The French Dispatch или же «Французский вестник. Приложение к газете „Либерти. Канзас ивнинг сан“» картотечным заголовком ненавязчиво указывает на то, что Андерсон посвятил новую работу не столько конкретному печатному изданию, сколько всей бумажной периодике второй половины XX века. Формату если не умершему, то угасающему. Обширному пласту культуры (ну или макулатуры), силами телевидения и Интернета вытесненному из числа передовых медиа в разряд беллетристики «для ценителей».
Постановщик признаётся в любви журналистике прошлого, подчёркивая тот факт, что все мы живём в перманентном состоянии «последних дней» — подгоняемые неумолимым течением времени стремимся обессмертить своё имя до ухода в забвение. Кто-то сочинит бардовскую песню, кто-то передаст фамилию детишкам, а кто-то на веки вечные пропишется в разделе «Авторы номера» на последних страницах красочного еженедельника, что отпускается по цене 200 старых франков за экземпляр.
Почему именно франков? Очевидно же — Уэс Андерсон выстраивает сюжет о журналистах-экспатах, помещая команду американского журнала в самый французский город на планете. И всё равно, что Аннуи-сюр-Блазе, а именно на его тесных улочках редакция «Французского вестника» и расположилась, является вымышленным населённым пунктом. Не просто выдуманным, а плывущим вне времени и пространства. Создаётся впечатление, будто бы внешний облик, звуки, мода и атрибуты эпохи, которыми живёт Аннуи в тот или иной момент, подстраиваются под материалы, написанные репортёрами из «Вестника».
Вот тут и проявляется глобальная задача журналистики, которую Уэс Андерсон уловил и трансплантировал в кинополотно в виде альманаха. Формулируем ту самую задачу: журналист выступает своего рода фотографом, что делает снимок громкого события, а потом кромсает его на пазл, вверяя сборку цельной картинки читателю. В той же манере Андерсон делит повествование «Французского вестника» на четыре новеллы. Читайте, на четыре статьи из четырёх разных рубрик очередного номера The French Dispatch: обдуманного в голове, но не прошедшего через заключительную вёрстку.
До сдачи в печать остаётся всего один час, а потому принимаем решения оперативно, коллеги. И не сдаёмся в плен эмоциям — главред велит не плакать в его кабинете.
Для любителей чернухи и «Следствие вели…» выступает Эрбсен Сазерак, чей путевой очерк вставляют в номер в качестве пролога. В его глазах Аннуи — криминальный Париж из прохладных нуаров Жан-Пьера Мельвиля, где каждый первый — убийца, а каждый второй — убитый; каждый третий — грабит и продаёт, а каждый четвёртый — покупает, дабы распить/закинуть/раскурить в шумной компании.
Далее в программе: история художественного обозревателя Беренсен, стилизованная под выступление в конференц-холле. В центре внимания оказывается необычный роман между заключённым, гениальным художником Мозесом Розенталером, и его надсмотрщицей Симоной. Чуть позже в сюжет вступят арт-дилеры, арт-критики, коллекционеры, счётчик взяток и железобетонный авангард, намертво вбитый в стены тюремного блока.
Следующая остановка — «красный май» 1968-го, а точнее, его хулиганское переложение на оптику Уэса Андерсона. Вместо свержения режима юные революционеры сражаются за доступ к женским общежитиям, а стачки с погромами предваряет шахматный поединок между представителями оппозиции и городской администрации. Автором числится Люсинда Кременц — бойко пишущий прозаик, прекрасно знающая, что такое журналистский нейтралитет, но порою намеренно забывающая о его существовании.
Приближаемся к концу выпуска: корреспондент Ройбак Райт ведает о том, как очутился внутри сумасшедшего полицейского боевика, в котором фигурируют и «казаки», и «разбойники», и кулинарный гений, что служит на кухне комиссара полиции Аннуи. Здесь мальчишеская натура Андерсона проявляется наиболее ярко: взглянуть хотя бы на то количество пуль, что летит «в молоко» в ходе жарких перестрелок между копами и бандитами. Напоминает игру в «войнушку», а не кровавый макабр, так как никто из участников свинцового карнавала не обзаводится даже крохотной царапинкой.
Заключительная часть номера представляет собой не только эпилог фильма, но и меланхоличное послание в ушедшие десятилетия. Недвусмысленный некролог. Обращение к тем акулам пера, что забавляли юного Андерсона, печатали Набокова и Капоте, публиковали самые смешные карикатуры и освещали самые громкие происшествия. Режиссёр даже выделил под их имена отдельный экран в финальных титрах с пометкой dedicated to: Розамунд Бернье (Vogue), Джозеф Митчелл (The New Yorker), Мейвис Галлант (Montreal Standard) …
Список публицистов, которым были возданы почести, можно продолжать бесконечно, равно как и перечень задействованных в ленте актёров: преимущественно первой величины. Макдорманд, Суинтон, Уилсон, Шаламе, Вальц, Сейду, Броуди — скорее на нашем виртуальном складе закончатся скобки с запятыми, нежели мы умудримся их всех банальнейшим образом перечислить. Иными словами, избыток — это именно то слово, которым следует описывать любой аспект «Французского вестника». Изобилие мелких деталей, лиц, декораций, выстроенных по принципу «кукольного домика», дюжина стилей и тонны референсов. Андерсону незачем предъявлять свою поэтику — его работы, до неузнаваемости похожие друг на друга, мы учуем и за версту, и за милю, и за километр.
Однако кое-что выбивает «Французский вестник» из андерсоновской пастельно-акварельной фильмографии, скреплённой узелками из папье-маше. За знакомыми до боли тревеллингом, размашистым whip-pan’ом и закадровыми голосами ощущается, как флегма планомерно вытесняет беззаботный смех. Маскирует отныне неравное противостояние двух корней слова «трагикомедия» за богатым слогом, украшающим полицейские сводки, беспристрастные репортажи, портреты «героев недели» и литературные изложения злобы дня.
Обязательно в монохроме, дабы подчеркнуть фактуру письма — чёрным по белому. На плёнке, а не на цифре, потому что так и рождается винтажный эффект. С трансформацией былых персонажей Уэса Андерсона, аморфных романтиков, в «свежую кровь», титановых профи, чей очаровательный цинизм располагает окружающих, а ручка их разит красную строку и валит мощным эпитетом с ног. Наследники давних героев режиссёра, прослывших безнадёжными инфантами, впервые за долгое время предстают перед зрителем взрослыми дядями и тётями. Однако внимательный наблюдатель, особенно из тех, кто кормится профессией журналиста, обнаружит подвох в новом полотне одного из самых пёстрых фантазёров современности.
«Ты сделай, чтобы казалось, что это нарочно так написано», — совет, который главный редактор «Вестника» даёт всем без исключения сотрудникам. Звучит не столько как ироничное напутствие, сколько как напоминание: журналист — это профессионал, который умело притворяется профессионалом. Пишу светскую хронику — уверенно мимикрирую под людей «первого порядка». Обозреваю кинопрокат — смолю сигареты аки Годар и ношу Ray-Ban как Серёжа Добротворский. Веду колонку о коммунальном вопросе — ношу в рюкзаке Жилищный кодекс, но стараюсь в него без нужды не заглядывать.
Журналисты — великие притворщики, а Уэс Андерсон — один из немногих киноделов, кто решил их вечно мигрирующую от недосыпа к недосыпу натуру обнажить и приласкать. В его Аннуи нет охотников за сенсациями, что раскрывают тайну уровня Уотергейтского скандала. Нет расследований масштаба легендарной статьи Boston Globe о грязных поступках нечистых на руку католических священников. Здесь присутствуют лишь они: ни великие, ни бездарные, а умеренно хорошие писатели, которые своё дело любят, знают и сдают материал в срок. Не всегда, правда, они успевают к дедлайну, но давайте их за это простим. Они тоже люди, чёрт возьми! Тем более что, кроме собственных жизней, им приходится проживать десятки сюжетов извне и пропускать через себя сотни чужих мнений. Ведь чего только не сделаешь ради увлекательной статьи.