Писательский талант Эрнеста Хемингуэя, как и многих американских авторов того времени, полностью раскрылся в Европе, а именно в Париже. Хэмингуэй даже книгу отдельную написал про этот город — «Праздник, который всегда с тобой».
Однако писатель считал своим домом вовсе не Европу. Там он воевал, участвовал в боях быков, занимался боксом и пил абсент. Для Хемингуэя Европа стала полем боя, где закалялась его мужественность, переплавляясь в характеры персонажей его произведений.
Герои Хемингуэя испытывают приятную романтическую усталость от жизни. Кажется, что они всё уже прочувствовали. Им остается только наблюдать за пустотой настоящего момента и с недоверчивым прищуром смотреть в такое же пустое будущее. Произведение, о котором пойдёт речь в этой статье, демонстрирует иной, более глубокий взгляд на жизнь.
Хемингуэй приезжал на Кубу несколько раз в своей жизни и только в 1949 году обосновался там на целых 20 лет. В Гаване он продолжал неудержимо пить, а ещё ловить рыбу и писать. В кубинский период он создал, пожалуй, самое известное своё произведение, за которое получил Нобелевскую премию — «Старик и море».
Настоящим домом для писателя стала Куба. Так он говорил о ней:
«...Иногда я задумывался, что мне делать с остатком моей жизни, и теперь знаю — я должен попытаться добраться до Кубы»
В основу повести «Старик и море» легла реальная история. Хемингуэй дружил с гаванским рыбаком Грегорио Фуэнтесом, который действительно несколько дней провёл в море, сражаясь с огромным марлином. Всё было как и описано у Хэмингуэя — по пути к берегу исполинскую рыбу-меч обглодали акулы.
Только вот Фуэнтес в реальности был не такой уж старик — на момент выхода повести ему было всего 50 лет. Да и кажется, что «Старик и море» рассказывает про нечто большее, чем неудачная рыбалка.
Почему же Хемингуэй решил сделать Фуэнтеса/Сантьяго древним стариком? Давайте вспомним, с чем у нас ассоциируется старость? Правильно, с немощью. В повести описываются глубокие морщины Сантьяго. Когда рыбак сражается с марлином, леса глубоко впивается в его сгорбленную спину. Старость Сантьяго ещё больше бросается в глаза в сравнении с его другом-мальчиком и молодыми львятами, выходящими на африканский берег в снах старика.
«Эх, если бы со мной был мальчик!»
Это крик сожаления об утраченной молодости, то есть о «потерянном рае», когда жизнь ещё не казалась такой пустой и жестокой, всё было впереди, а границ собственной силы ещё не существовало.
Старик вспоминает об армрестлинге с известным портовым силачом. Противники боролись сутки. В итоге Сантьяго победил, после чего его стали называть «Сантьяго-чемпион». Да, этим можно гордиться. Теперь же у него остались только изрезанные лесой руки да спина колесом.
Старость Сантьяго — это метафора немощи человека, одиноко болтающегося между бытием (лодкой) и небытием (морем). Каждую секунду лодка может перевернуться, а море захлестнуть беспомощного старика. Просто так, без сожаления, без суждения. Потому что экзистенции нет до нас никакого дела.
Рыба — это метафора «Другого» в мире старика. Он любит её и в то же время жаждет убить. Крючок в пасти рыбы причиняет ей постоянную боль, но она продолжает тянуть и тянуть за собой лодку, только умножая свои страдания. В то же время леса, в которую вцепился старик, безжалостно режет его руки и спину.
Наши взаимоотношения с другими — это постоянная боль. Мы не в состоянии привнести в них ничего иного. В конечном итоге мы «убиваем» тех, кого больше всего любим.
И даже смерть рыбы оказывается бессмысленной. Сантьяго не накормит её мясом жителей Гаваны — по пути марлина обгладывают акулы.
«Старик и море» — глубоко экзистенциальное произведение. Именно поэтому Хемингуэя так почитали французские экзистенциалисты.
Однако есть в этой повести и кое-что светлое. Какими бы немощными мы не были в сравнении с бытием и небытием, всё равно мы будем мужественно сражаться и вернёмся домой живыми. Нас встретит мальчик — то светлое и чистое начало, связь с которым так важно хранить, чтобы обрести смысл в жизни. А снится нам будут молодые львята, величаво выходящие на белый африканский берег. Бессознательное, в конечном итоге, представляется другом, подпитывающим наши силы. Именно из коллективного бессознательного престарелый Хемингуэй доставал клады, лёгшие в основу этой великой повести.