Несмотря на свою кажущуюся авангардность, Джон Леннон принципиально противится причислению к сонму патафизиков. Причина – в его последовательной конкретности. Он был и остается непревзойденным мастером краткого высказывания, лозунга, конкурируя с самими большевиками.
Действительно, что можно противопоставить общепонятным и бесконечно притягательным утверждениям: «власть – советам», «земля – крестьянам», «фабрики – рабочим», если не бессмертные формулы создателя The Beatles: All You Need Is Love, Give Peace A Chance, Make Love Not War и т.п.
Стремление Леннона к абсурду овеяно высокой традицией английской классической литературы. Кеннет Грэм и Льюис Кэрролл всегда входили в число его любимых авторов, с ними он играл в своей ранней прозе, к ним обращался и в песнях. Знаменитый I’m The Walrus (Я морж) недвусмысленно отсылает к Алисе. Леннон беспрестанно утверждал, что Битлз пишут незатейливые любовные песенки и откровенно издевался над попытками публики отыскать в них глубокий смысл. Именно с целью подразнить любознательных толкователей он сочинял бессмысленные тексты, вроде того же Моржа, «Стеклянной луковицы» (Glass Onion) или «Счастье – это тёплое ружьё» (Happiness Is A Warm Gun).
Авангардизм Леннона в высшей степени традиционен, зато в прямых высказываниях он, возможно, бессознательно часто вторгался в область, граничащую с постмодернизмом и, собственно, патафизикой.
В начале 70-х годов прошлого столетия цивилизованный мир с заинтересованным вниманием наблюдал за подробностями бракоразводного процесса The Beatles. Это был реальный развод, что подтверждали и его непосредственные участники. В нём присутствовали и разбитые кирпичами стёкла в доме Маккартни, и челночная дипломатия Старра, и судебные слушания, — словом, всё, о чём мечтает жёлтая пресса. Был в нём и отчётливый привкус индийского кино, поскольку свои телодвижения участники величайшей группы сопровождали песнями. Харрисон разродился тройным альбомом, продемонстрировав, насколько его авторским даром пренебрегали «старшие» битлы, Леннон лечился «первородным криком», Маккартни вложил в свой первый сольный альбом официальное извещение о кончине легендарного квартета.
Бомбой замедленного действия оказался второй сольный альбом Пола Ram («Баран»). Его обложку украшала пристойная к случаю фотография музыканта, наконец, взявшего барана за рога.
Но на обратной стороне конверта Маккартни опрометчиво поместил красноречивое фото, иллюстрировавшее нынешнее состояние бывших битлов.
Разумеется, Леннон не мог не воспринять это послание иначе как личный выпад или вызов на дуэль. Ответ последовал незамедлительно. В конверт следующего альбома Джона была вложена недвусмысленная фотография.
А на самой пластинке оказалась песня, которую невозможно было трактовать иначе, чем обвинительную речь в адрес Джеймса Пола Маккартни. Называлась она «Как тебе спится?» (How Do You Sleep?).
В ней Джон Уинстон (к тому времени уже Оно) Леннон дал уничижительную характеристику бывшему лучшему другу, соавтору и партнёру:
The only thing you done was yesterday («Единственное, что ты сделал было вчера»)
Опять привычная ленноновская игра слов: вчера как категория времени и Вчера как название, быть может, самой известной песни The Beatles, чьё авторство неоспоримо принадлежало одному Полу.
История эта общеизвестна, но до сих пор взрывоопасна, поскольку и сегодня может провоцировать поклонников Пола и поклонников Джона на конфликты. Тем более, что на одной песне Леннон не остановился.
Во время так называемого «потерянного уик-энда» Леннон полушутя записал коротенькую реплику на тему знаменитой Yesterday, видно, не дававшей ему покоя. В нынешнюю эпоху интернета запись стала общедоступной.
Её текст, ныне стыдливо именуемой пародией, гласит:
Suddenly I’m Not Half A Man I Used To Be
‘Cos Now I’m An Amputee.«Нежданно я стал лишь половиной того человека, которым я был, поскольку теперь я ампутант»
Высказывание довольно жёсткое и, по нынешним временам, совсем не политкорректное. Не столько по отношению к Полу, сколько к реальным людям, пережившим ампутацию. Но, как выясняется, у Леннона опять сработал механизм гениальности, который вывел его словесную игру за пределы пародии и даже самой игры. У Джона не получился и постмодернистский пастиш. Нежданно он очутился на поле архетипов, которое, как выясняется, оказалось местом его непрерывного обитания.
Вряд ли Леннон давал себе отчёт в том, что ампутант в те самые 50-80 годы двадцатого столетия стал, по крайней мере, в англоязычной литературе неким верстовым столбом, отмечающим веху на пути движения словесности авангарда и постмодерна. Традиция тут тоже присутствовала: Стивенсон с его «Островом сокровищ» и одноногим Джоном Сильвером, капитан Крюк из блистательного «Питера Пэна» Джона Барри. Очевидно, что в традиции нехватка конечностей символизировала принадлежность к пиратскому сословию. Но у современников Леннона образ ампутанта получил новое развитие.
Можно даже упомянуть Толкиена и его хоббитов, в оригинале именованных Halflings, что в точном переводе означает «полумерки». Трудно пройти мимо правоверного патафизика Итало Кальвино и его «Раздвоенного виконта». Разорванный пополам турецким ядром воин оказывается жертвой нравственной вивисекции, поскольку каждая его часть обретает независимость и становится носительницей одного начала – добра или зла.
Рядом во всем патафизическом ореоле является мощная фигура Флэнна О’Брайена.
В романе «Третий полицейский» одноногость выступает в качестве принципа типизации. Ампутант – главный безымянный герой, ампутант – грабитель с ножом, который по совместительству выступает вождём всех ампутантов Ирландии. Деревянная нога становится центральной идеей новой общности людей, от которой рукой подать до фантазий Борхеса и Бьой Касареса.
В их стройный хор вливается и звонкий голос Томаса Макгуэйна. Один из главных героев его романа «Шандарахнутое пианино» К. Дж. Кловис – двойной ампутант.
«— Врач сказал, что на этом всё. Сказал, что к этому придётся привыкнуть, но потом больше ничего отсекать не будут.
— Не слушайте их, Болэн. Они меня и так всего обглодали. Не знаю, на чём они остановятся!»
(перевод М. Немцова)
Пока общим для всех героев-ампутантов оказывается их нравственная неполноценность (хоббиты, разумеется, не при чём, но они не лишены целостности). Авангард, что приятно, следует традиции сентиментализма, провозглашая внешнюю гармонию гарантом гармонии внутренней. «Тристрам Шенди» вполне годится в основателя рода наших литературных героев – убийц, грабителей, сомнительных дельцов. У всех них так или иначе ампутированной оказывается совесть. Но при чём тут Леннон и Маккартни?
Ответ на этот вопрос столь же нежданно находится у Дональда Бартельми, одного из крупнейших американских писателей середины ХХ столетия.
В его рассказе «Золотой дождь» появляется персонаж, сообщающий о себе:
«Я играю на кошачьем пианино, известном также как «котопьяно». Конструкция инструмента такова:
«Восемь кошек – октава – заключены в корпус котопьяно таким образом, что наружу выступают только их головы и передние лапки. Нажимая на нужные лапки, исполнитель вызывает у соответствующих кошек нечто вроде визга. Кроме того, конструкция инструмента предусматривает возможность дёргать их за хвосты» (перевод А. Пчелинцева).
Для нас важно то, что данный музыкальный инструмент требует особого рода исполнителя:
«… есть прекрасная гравюра Франца ван дер Вингерта, это начало семнадцатого века, с изображением котопьяно. На котором, к слову сказать, играет человек с деревянной ногой. Ознакомьтесь, пожалуйста, с моей собственной ногой. – Кошачий пианист задрал штанину, обнаружив ноговидную конструкцию из дерева, металла и пластика»
Попробуйте представить себе звучание этого инструмента. Оно несомненно может напомнить строчку из упоминавшейся песни Джона Леннона How Do You Sleep?:
The sound you make is muzak to my ears («Шум, производимый тобой, это «мьюзак» для моих ушей»).
В лексиконе Леннона «мьюзак» было худшим клеймом для любого музыканта.
Словесная игра Леннона отнюдь не невинна. Она продолжает обвинения, предъявленные в альбоме Imagine.
И не просто продолжает, а переводит их на иной мета- или даже патафизический уровень. Почему патафизический? Потому что никакого рационального объяснения явлению в портовом городе Ливерпуле Джона Леннона и Пола Маккартни нет и быть не может.
