В 2017 году на древней новгородской земле появилась этническая группа СОЙМА. Её основатель Сергей Зубарев нашел свое вдохновение в магнетизме горлового пения и постепенно собрал людей, близких по духу, играть музыку великих степи, тайги и тундры. Иными словами, песни дружбы народов, в которых объединяются горловое пение, алтайский топшуур, калмыцкая домбра, армянский дудук, хомусы хакасов, новгородские гусли, баян, виолончель и южные барабаны.
Неожиданно для себя СОЙМА стала желанным гостем клубов, фестивалей и городских мероприятий, а в 2018 году заняла первое место на питерском фестивале «Музыки мира». Музыка СОЙМЫ совершенно по-новому отражает единение человека и природы, в его самом естественном проявлении.
Сергей Зубарев — топшуур, калмыцкая домбра, голос
Антон Скальдов — гусли, скрипка, голос
Андрей Николаев — армянский дудук, голос
Пётр Шеронов — хомусы, голос
Илья Крапивка — перкуссия
Алексей Малозёмов — перкуссия
Вася Харитонов — баян
Наташа Скворцова — виолончель
Виталий Брик — голос
(На вопросы отвечал основатель группы СОЙМА Сергей Зубарев).
Artifex: Ты помнишь тот момент, когда впервые услышал горловое пение? И когда впервые попробовал спеть сам? Опиши свои ощущения.
Есть такой модный нынче тренд, он называется «найти себя». И несмотря на то, что он модный, он вполне себе важный, даже радикально важный для всякого человека. И вот когда ты нечто своё находишь: случается такая вспышка, которую уже ни с чем не спутаешь. У меня именно так с музыкой народов Сибири и кочевых народов получилось. Лет, наверное, пятнадцать назад я буквально случайно услышал нечто совершенно новое для себя, не ясно откуда оно взялось вообще в моём плеере — это была группа «Хуун-хуур-ту» из Тувы. Чистая природная музыка, в которой есть какой-то совершенно скрытый магнетизм и какая-то сила. И я понял, что пропал если не навсегда, то надолго. Это великое счастье, если человеку удаётся такое почувствовать.
А так как я просто по жизни мужчина скитающийся, постоянно неопределившийся, которому всё не сидится (или не «живётся» как говорят сейчас психологи), то я подумал: «Слава этому миру, что я хоть где-то, хоть в какой-то сфере нашёл то долгожданное состояние удовлетворения, которое позволяет больше никуда не бежать».
Ну а дальше, так как у нас с друзьями был свой музыкальный клуб «Дом», я уже начал приглашать тех из Алтая и Сибири, кто это дело поёт. И у них учиться. Первые впечатления — это постоянный кашель (улыбается). Ну а когда получается, ты и сам не веришь, что тоже теперь можешь. Пусть хуже многих, но всё же.
Я и сейчас этому радуюсь как дед Щукарь радовался пустой пшённой каше. Бывает, сидишь дома в плохом настроении, но как запоешь себе под нос — сразу легчает. Какая-то прямо клиническая картина со стороны получается, наверное (улыбается).
Artifex: В чем сила воздействия горлового пения на человека?
О, это сложный вопрос. Наверное, в том же, в чём и сила воздействия любой другой музыки, которая человеку подходит. Горловое пение родилось, очевидно, как метод подражания звукам природы, звукам животных. Человек был всегда частью этого, но, в то же время, немного над этим. И он тогда умел благодарить, он очень серьезно относился к зверю, к воде, к ветру. Всё это было нераздельной частью его, было свято. Он мог на это смотреть часами и не уставать. Всё это было чрезвычайно ценно…
И сегодня, когда мы всё время берём, берём и берём, такой вид пения — это как вечный вопросительный знак, как укор всему человечеству: а что мы вообще с нашим миром делаем? И не пора ли вспомнить, что всё взаимозависимо: и я существую только потому, что существуешь ты, и мы с тобой существуем, потому что есть вот то дерево.
Artifex: Можно ли сравнить это исполнение с мантрой или молитвой?
Для начала нужно понять, что такое молитва. В каком-то смысле — это обращение к Богу, богам или духам. Тогда само по себе пение с молитвой сравнить нельзя. Потому что мы поём о чем угодно, просто используя его, но при этом ни к кому не обращаясь. Мантра — это уже нечто иное, это определённая вибрация, улучшающая пространство. Надеюсь, мы хотя бы чуть-чуть его тоже улучшаем (улыбается).
В то же время, горловое пение — это древний способ напомнить себе, кто ты есть. Откуда ты пришёл и куда идёшь. Способ вспомнить о величии и силе природы, ничего у неё не прося взамен (так как она беспристрастна).
«Вечный Господь — в ветре том и траве», — у нас есть такая строчка, в нашей песне. И я совершенно искренне так полагаю.
Artifex: Вы все когда-то играли в группах, жанр которых сложно назвать этнической музыкой. Расскажи, как вы пришли к «Сойме». Что стало отправной точкой?
«Сойма» — это из оперы «чему быть, того не миновать». Я какое-то время просто играл и пел себе под нос, по горло надоел своим домашним. В итоге, меня только кот слушал — уж не знаю почему, но он прямо-таки кайфует от этих звуков. Ну и случайно мой друг Ваня Люсов снял как я пою и выложил в интернет. И всё это вызвало очень добрую реакцию людей, множество отзывов. Ну а так как я калмыцкую песню пел — вернее, отрывок из их великого эпоса «Джангр», то мне написали монахи из Центрального Хурула Элисты и пригласили выступить. И уже потом, вдохновлённый шикарным степным приёмом, я решил одну лишь песню на студии записать, дальше планов не было.
А у нас пересекается работа с моим другом Андреем Николаевым, который на дудуке играет: и вот он прямо на работе партию подобрал, потом я нашёл гусляра Антона Скальдова и барабанщика Крапивку. Мы эту песню записали, выложили в интернет, и она неожиданно много тёплых отзыв набрала, прямо очень всё это непривычно было. Даже не верилось. Потом нас буквально уговорили сыграть на фестивале «Словиша» (я очень боялся и стеснялся, и потому не соглашался ни за что) — и там народ нас мега-тепло встретил…Нам очень понравилось. Ну и мы решили дальше играть, и вот играем.
Artifex: Ты говорил, что вы никогда не стремились на большую сцену, но после первого места на фестивале «Музыки мира» и дальнейших выступлений появилось желание завоевать ещё большую аудиторию?
Очень важно в принципе где-то играть. Потому что никогда не знаешь, где оно «выстрелит»: на большой сцене или в маленьком клубе? Обратная связь со зрителями, некий обмен энергиями — вот что главное. А уж на какой это случится сцене, наверное, не так важно... У нас в эту весну и лето было несколько концертов, где, что называется, «на радостях в зобу дыханье спёрло» — такая была энергия!
У нас есть в планах в этом году поиграть и на фестивалях, и в клубах. А там уж как получится. Сейчас в группе нас стало больше, и все где-то работают: врачами, научными сотрудниками, инженерами. Всю эту банду собирать тяжелее, конечно, чем было раньше. Но ближайшие регионы — наше всё.
Вот сейчас нас опубликовали в паблике программы «Аэростат» Бориса Гребенщикова. И нам сразу несколько предложений издалека пришли, даже из Челябинска. Но такие расстояния мы пока не тянем, наверное.
Artifex: Каким будет первый альбом «Соймы»? И где он будет записан?
Пишем мы все и всегда на студии ОСТ-рекордс у Саши Остапенко. Это в родном Великом Новгороде. А насчёт альбома вообще не ясно. Дело в том, что сейчас это уже не так актуально как раньше: когда альбомы выходили на носителях. Сейчас человек в любом случае качает выборочно, и именно те песни, которые ему нравятся. К тому же я, наверное, слишком остро реагирую на наши записи. Некоторые песни мы пишем, потом героически по 10 раз сводим и пересводим. В итоге вроде бы всё готово, но через месяц нам это перестаёт нравиться, и мы начинаем снова героически переписывать. Хорошо, что сейчас за некоторые выступления нам платят и удаётся покрыть хотя бы часть расходов на записи.
Artifex: Назови самую «говорящую» песню «Соймы». Чтобы послушал — и все понял про вашу музыку.
Это совершенно досужий вопрос для меня (улыбается). Из песен Великий степи мне очень нравится «Саглрсн харhан намч» — её и на радио брали крутить. Из наших собственных, наверное «Песня деда» — она максимально шаманская. Хотя, насколько я понимаю, среди людей наиболее прокатывает «Молога» — это про реку, на которой я рос.
Artifex: У вас довольно большой состав. Расскажи, как вы встретились, это можно назвать удачей?
Это просто удача. Пётр, например, пришёл ко мне в офис, потому что у меня там случайно был велопутешественник из Грузии Нодар Беридзе. А Пётр тоже знатный велосипедист. Он увидел варган и бубен, которые лежали в офисе, услышал песню и остался.
Точно так же Вася Харитонов, который переехал жить в Новгород, и тут же попал на наш концерт. А так как он оказался специалистом по языкам народов России, организатором всяких языковых семинаров и совершенно улетевшим путешественником, то, само собой, — и он у нас остался. Играет на баяне.
Потом я мечтал о виолончели. И тут выяснилось, что Наташа — художница и виолончелистка — переехала из Питера в Новгород на ПМЖ. Ну как она могла к нам не попасть в итоге? Или гусляр и самый харизматичный новгородец Скальдов, которого весь город знает в лицо потому что он в народной одежде всегда ходит и просто живёт в этом всём.
Андрей, который у нас на дудуке, как я и говорил — мы просто по жизни вместе всегда идём, несмотря на разность характеров, темпераментов и мировоззрений. Когда наш барабанщик Крапивка уехал играть в Китай, его место занял Лёша Малозёмов: он тоже наш, безусловно. В дневной жизни он врач, по вечерам и выходным — мотоциклист и путешественник. Иногда нам подпевает Виталий, он появился неожиданно. Просто оказалось что человек знает два стиля горлового пения, а это редкость в нашем городе.
Artifex: Можно сказать, что древняя Новгородская земля богата самобытными талантливыми людьми?
Вообще, покуда человек не живёт только материальным (а только материальным он живет в двух случаях: либо когда ему нечего есть, либо когда он не может остановиться от зарабатывания денег, и ему всё мало), так вот — такой человек всегда в чем-то талантлив. И не важно, где он живёт.
Я знаю одного мужика: он все время немного пьян, немного небрежен, в меру вонюч и беззуб. Короче говоря, для городских аристократок и аристократов он как собеседник и собутыльник не прокатит точно. Но вот этот скиталец на некрашеной завалинке возле своей некошеной годами крапивы, возле своего сгнившего забора иногда вырезает чужим детям (своих у него отродясь не было) деревянных медведей, волков и собак. И в эти моменты он преображается: буквально 5 минут проходит — и на месте неопрятного пьяницы сидит мощный русский мужик: с сильными умелыми руками, хитроватым прищуром, яркой жизнью в глазах!
Он про этих своих зверей может часами рассказывать, и ни разу никому не станет скучно. Это и есть то Божье, что в каждом из нас есть. И все вместе мы и составляем Бога, я так думаю. Для меня Бог — это взаимозависимость, абсолютное единство разрозненного, и потому — абсолютное принятие и доброта...
Вот есть я, и есть этот мужик — и этот невидимый ток, это дыхание мира, оно нас с ним объединяет. Делает совершенно близкими людьми. И это очень трогает. Жаль, что не удаётся это понимание постоянно в себе носить и никогда не выбрасывать. Если бы удавалось — конфликтов бы просто не было.
Artifex: Чем уникален каждый из ваших музыкантов?
Это совершенно нестандартные люди. И этим сказано если не всё, то многое. И когда группа любительская, когда всё это на голом энтузиазме, то случаются очень трудные моменты. Но я полагаю, что если делаешь искренне, и делаешь своё, то оно всё равно как-нибудь разрулится рано или поздно.
Artifex: Можно ли назвать вашу музыку — музыкой народов России? Или это некая адаптация, доступная обычному слушателю, не знакомому с горловым пением Алтая или Калмыкии?
Да, это именно адаптация. Калмыцкая песня с русскими гуслями не может считаться аутентичной. Мы играем и поём её так, как мы чувствуем, и никак иначе. Что касается наших собственных песен, то из традиционного в них только инструменты и пение.
Artifex: Расскажи, что самое главное в текстах «Соймы». Все привыкли к надрыву и переживаниям в песнях. У вас все иначе.
Если это народные тексты, то довольно часто они описательны. Природа, родной народ, мужественная грусть воинов, которые ушли на войну. Если это наши тексты, то там в основном «чукотский подход» — природа и то, что я чувствую, когда смотрю на неё или нахожусь в ней. Это просто то, что получается само собой.
Artifex: Для «Соймы» музыка — это стиль жизни, самореализация, отдохновение? Что для вас музыка в самом глобальном смысле?
Музыка это то, что просто случается и иногда получается. Посмотрите на человека: кто есть человек? Это не тело (оно изменяется), не ум (он нам не принадлежит, это легко проверить), не воспоминания (они стираются). Мы дышим, засыпаем, наш желудок переваривает пищу, наши ноги идут — это случается само, без наших усилий. И это удивительно! Так вот, музыка получается точно так же и вряд ли она нуждается в систематизации и любого вида ярлыках.
Artifex: Можно ли говорить, что у одного человека есть музыкальный вкус, а другого нет? Если да, то как это определить и как на это повлиять в современном мире?
В любом случае, с человеческой точки зрения, всё и всегда будет относительно. Я бы не стал говорить о вкусах вообще и абсолютизировать что бы то ни было. Мне вот очень нравится с юности шотландский панк (не всё это веселое пение косящих под панков мажоров, а именно нормальный такой рабочий пацанский панк типа the Exploited) — это признак вкуса или нет? Когда я включаю его в машине, половина «Соймы» крутит у виска и торопится выйти прямо на ходу…
Мне много чего не нравится. Не нравится то, что за счёт налогоплательщиков государственные каналы показывают какую-то музыкальную дичь, с моей точки зрения, совершенную пахабщину. Но, если для кого-то это музыка и она в радость, что я могу поделать? Разве что порадоваться за них... Мне не нравится, что у нас на городских праздниках попса играет так, что буквально закладывает уши — для чего это делается? Я не знаю…Наверное, есть какая-то корреляция между уровнем культуры, образования и музыкальными пристрастиями. Но я этот вопрос не изучал.
Artifex: Как ты считаешь, влияет ли место, обстановка, окружение на творчество? Можно ли сочинить то, что вы сочиняете живя, например, в мегаполисе?
Сложный вопрос. Если человек избавился от омрачений, то, я полагаю, ему без разницы, где радоваться жизни и писать. Но на уровне обычного человека обстановка, скорее всего, влияет и при этом довольно сильно. У меня песни получаются в основном в лесу или у реки, в Пестовском районе Новгородской области. Это триста километров от Новгорода, сто из которых по полнейшему бездорожью. И вот там стоит небольшой домик родителей на берегу реки у такого мрачного, почти сказочного хвойного леса. Я там, собственно, вырос. И потому, наверное, какая-то особая связь с этой землёй осталась.
Там случаются песни, не специально, а просто иногда что-то хочется записать в телефон и напеть какую-то мелодию. Потом я приношу это ребятам, и происходит жестокий естественный отбор: что-то мы откладываем, что-то выбрасываем, а что-то начинаем играть. Вот последнее и доходит до людей. И в этом заключается основная наша радость.
Artifex: Спасибо за интервью!