«Поминальная молитва» — четвёртая из шести пьес, созданных Григорием Гориным на основе классической прозы. В данном случае, речь идёт о прозе Шолом-Алейхема.
Действие происходит в бедной украинской деревне Анатовке начала XX века, в период усилившихся антисемитских настроений и массовых еврейских погромов. Бедный молочник Тевье цитирует Священное Писание и пытается устроить судьбу своих пяти дочерей с помощью удачного замужества. Услуги традиционной свахи не срабатывают (дочери самостоятельно принимают решение относительно своего будущего): старшая, отказавшись от «выгодной» партии с богатым мясником, выходит за бедного портного по имени Мотл; средняя — за киевского студента-революционера Перчика; а младшая, следуя за любовью к русскому писарю Фёдору, предав веру своего отца, за православного. Кульминация спектакля — царский указ, согласно которому все евреи должны покинуть губернию. Семья Тевье вместе с другими анатовскими евреями собирают свои пожитки, чтобы начинать свою жизнь заново на новом месте.
В истории о Тевье-молочнике и его жене Голде, их дочерях, студенте Перчике, портном Мотле и всех прочих многочисленных жителях деревни Антоновка есть и фольклорные мотивы, и современные анекдоты. Над всем этим можно и посмеяться, и поплакать, как над молитвой главного героя: «Господи, ниспошли нам лекарство, болезнь у нас самих найдётся...» Известно, что эта пьеса была написана в 1989 году и поставлена в 1990 году в театре Ленкома. Главную роль тогда играл великий Е. Леонов. Был ещё телевизионный вариант, который сохранился в архивах канала «Культура». Это спектакль, поставленный в середине восьмидесятых непосредственно по произведениям Шолом-Алейхема «Тевье-Молочник» с участием таких прекрасных актёров, как М. Ульянов и Г. Волчек. Хочется вспомнить и знаменитый мюзикл «Скрипач на крыше», где звучит очень близкая тема. Как мы видим, постановок было очень много и до спектакля, совсем недавно появившегося в репертуаре театра «Мост».
Кажется, соревноваться театру, ориентированному на молодёжную, студенческую публику, с такими грандиозными трактовками известной темы было бесполезно. Образ Тевье сумел вырасти до образа классического, сопоставимого только с Гамлетом или Сирано. Шолом-Алейхем давно уже признан как мировой классик, а инсценировка Григория Горина обладает своим непревзойдённым, особым современным взглядом на классический текст, когда классика становится необычайно актуальной, по-настоящему современной, злободневной даже. Горин пишет свою инсценировку на исходе советской эпохи, той самой эпохи знаменитой 5 графы в паспорте, и мощной волне еврейской эмиграции, когда из каждого окна звучат песни Высоцкого об антисемитах. Страну буквально захлёстывает самая страшная форма антисемитизма — это бытовой антисемитизм. Вот именно тогда и появляется пьеса Г. Горина, а главную роль в ней играет русский актёр, всенародный любимец, великий Евгений Леонов. Он одет в джинсовый костюм. Это дань современности, потому что считалось, что только хитрые евреи могут что-то достать себе в стране поголовного дефицита. Как писала мне одна родственница из глухой провинции: «Пришлите, пожалуйста, крысовки. У нас их нет, а мы не евреи». Так вот, в том спектакле русский Леонов в американской джинсовой куртке выполнял роль адвоката за весь народ, который вполне мог назвать себя русскими евреями. Но вот ушло то время. Может быть, вместе с ним ушла и проблема? Может мы стали лучше относиться к другим национальностям, с которыми бок о бок живём уже не одно столетие? Нет, конечно же, нет. И даже такой авторитет, как Солженицын, вбивает клин в этот вопрос своей книгой «200 лет вместе». А Парфёнов снимает фильм «Русские евреи».
Спектакль Георгия Долмазяна по пьесе Горина в театре «Мост» показывает нам, что проблема не исчерпана. И здорово, что театральный язык этой постановки обращён к молодым. Именно в будущем эта проблема и может быть только разрешена. Молодые ребята разной национальности, живущие в нашем многонациональном городе, где нас возят таксисты-узбеки, таджики подметают улицы, объединились в этом действии благодаря прекрасной режиссуре армянского, тонкого и необычайно талантливого и мудрого художника, чтобы послать нам важнейший месседж со сцены: «Я, батюшка, русский человек еврейского происхождения иудейской веры… Вот она, моя троица!»
Постановка отличается тем, что режиссер сумел создать не просто образ главного героя, и это не оговорка, потому-то Тевье-молочник — это и труд, и вдохновение прекрасного актёра Евгения Ивановича Никулина, с одной стороны, а, с другой, — короля в данном спектакле делает ещё и свита, то есть вся труппа. Молодые люди играют своих героев, которые превосходят их по возрасту, но вы не чувствуете здесь никакой условности, здесь всё по-настоящему. Режиссеру удалось создать прекрасный ансамбль. Здесь есть великолепный оркестр, в котором каждый инструмент на своём месте, а исполнитель — виртуоз. И в то же время всё здесь ориентировано на солиста. На солиста ложится вся тяжесть. И он прекрасно на протяжении двух с половиной часов справляется с этой задачей.
Так языком театра воплощается главная метафора всего действа: лошадь, которая не может тащить телегу в гору, и Тевье запрягается сам вместо лошади. Никулин в этой роли чувствует себя необычайно хорошо. Произнося монологи из пьесы Горина, он, на самом деле, погружает вас в собственную исповедь, исповедь человека пожившего, прошедшего через многие исторические эпохи СССР, через бытовой антисемитизм, через возможные запреты, через потери и лишения. От этого образ героя становится настолько живым, узнаваемым, что мы начинаем уже сами додумывать, дорисовывать какие-то фрагменты иной, может быть, нашей собственной биографии, вплетающейся в течение действия и в биографию главного героя пьесы. Но, говоря об актёре Никулине, никак нельзя забывать и об исполнительнице роли его супруги, Голды, Людмиле Давыдовой. Мне посчастливилось видеть эту замечательную актрису ещё в театре на Таганке, в спектакле «А зори здесь тихие». Это было в далёкие семидесятые, но то впечатление, которое оставил этот спектакль и роль Людмилы Давыдовой (она играла Лизу Бричкину), я сохранил на всю жизнь. Сцена родов в постановке Долмазяна и в её исполнении — это маленький шедевр. Причём, актриса, явно, не показывает здесь всю меру своего таланта. Сцена сыграна блестяще, но чувствуется, что могло быть куда сильнее выражение и трагедии, и радости одновременно. В этом эпизоде жизнь и смерть в исполнении Людмилы Давыдовой сплетаются воедино, как это и бывает в нашей обычной повседневной жизни. Так почему же актриса словно сдерживает этих, как сказал поэт, «безумных жеребцов труда и созидания», почему не даёт полную волю своему богатому воображению. Да потому, что она прекрасно понимает, что всё в этом действии должно быть направлено на солиста, на Тевье-молочника.
И вот два маститых актёра играют, или представляют на сцене, жизнь старой еврейской пары, а рядом с ними толчётся на сценическом пространстве актёрский молодняк. Получается, что я вижу не просто спектакль, я вижу великолепный урок, результатом которого может стать чья-то молодая и яркая судьба. Могут появиться люди, целое поколение людей, лишённых всяческой ксенофобии, и жизнь от этого наверняка станет лучше.
Когда все участники этого великолепного действа собираются на сцене, чтобы отправиться в долгое и непонятное путешествие, когда происходит трагическое узнавание, и всем становится ясно, что ехать им некуда, словно всё разворачивается в духе учения дао: начиная путь, знай, что ты его уже закончил, то зритель понимает, что ноев ковчег уже заполнен, и теперь он отплывает, но отплывает не в границах земного пространства, а в будущее, туда, где людей будут судить не по национальной принадлежности, а по тому, какая у тебя душа, «душа человечкина», как сказал некогда русский писатель Лесков.
