Я не буду распыляться на большое предисловие. Потому что все главные слова Дарья Русакова сказала сама. В этом интервью она поведала не столько о проекте Russian Art Park, сколько о своей творческой биографии, о том, почему сначала боялась сделать личное публичным, и раскрыла тайны арт-аукционов.
Artifex: Я знаю, что у тебя очень большой фронт работ в области искусства: ты пишешь стихи, занимаешься арт-проектами и являешься куратором. Как начиналась твоя творческая деятельность?
Меня долго интересовало кино, я хотела связать себя с этой сферой, поэтому закончила факультет кинокритики РГГУ. Но по специальности работать не пошла. У меня случился некий кризис, и я долгое время не знала, чем хочу заниматься. А потом посмотрела какой-то фильм, в котором дочь главной героини работала в аукционном доме и продавала произведения искусства. И я так этим загорелась!
С этого началась моя деятельность в арт-бизнесе. Я взяла кредит и поступила на второе высшее в институт, который на тот момент готовил коллекционеров и галеристов. Практически сразу мне предложили должность исполнительного директора в антикварной галерее «Пять веков», открытой моим старшим партнером, который жил в Италии. Основная галерея была расположена в Риме, а он решил открыть филиал в Москве. Основным профилем были работы итальянских и фламандских мастеров XV-XIX веков. Отсюда и название. Он приехал, дал мне задание, выделил бюджет и уехал. Сказал: «Я вернусь через два месяца, и галерея уже должна функционировать!» Я ничего в этом не понимала! Мне пришлось с нуля погружаться в это дело, и я до сих пор безмерно благодарна за опыт. Потом я ни на день не усомнилась в том, чем хочу заниматься. Со временем стала понимать: пусть я воспитана на классике, но прежде всего меня интересует актуальное искусство, которое живет здесь и сейчас.
Artifex: Почему так резко переключилась со старины на современное искусство?
Потому что оно живое. Есть возможность общаться с художниками и существовать в творческом процессе. Продолжая заниматься антиквариатом, я решила сделать проект по современному искусству. Создала онлайн-галерею «Арт Гостиная», представила работы своих друзей-художников и стала проводить точечные выставки на разных площадках Москвы. Это был некий синтез разных видов искусства. Постепенно подтягивались новые художники. Может, им нравился мой энтузиазм? Я же ничего на этом не зарабатывала, просто мечтала быть в этой среде!
Artifex: А что было дальше?
Дальше я все-таки решила понять всецело мир современного искусства, и обратилась за опытом на Запад. Я и раньше много путешествовала, но теперь целью стало “натренировать глаз” и погрузиться в арт-среду. Я посещала конференции, выставки и аукционы, знакомилась с людьми. Особенно много времени проводила в Лондоне. Я буквально заболела этим! Также полезной стала литература. Большую роль сыграла книга «Как продать чучело акулы за 12 миллионов долларов» Дональда Томпсона. Раньше я не понимала, как цветные точечки на белом фоне могут стоить безумных денег. А автор все очень подробно расписал. Я продолжила ездить, организовывать выставки, решила разобраться в том, как работает арт-бизнес в сфере современного искусства изнутри. Работая с антиквариатом, я знала, что там довольно узкий круг, и быть частью процесса практически невозможно. Материала не становится больше. За исключением тех случаев, когда откопают какой-нибудь шедевр. Но и здесь есть опасность встретить подделку. Антиквариат – это не про искусство, это про бизнес. Ну, и про любовь к старинным вещам.
Artifex: А современная арт-сфера – это больше про искусство и меньше про бизнес?
Да. Мне нравится, что здесь объединяются вообще разные сферы, и из любого явления можно сотворить арт. Чтобы понять, как это функционирует, я пошла работать в галерею современного искусства менеджером и куратором. Это был успешный этап моей жизни. Хотя в какой-то момент я поняла, что хочу продолжать создавать свои собственные проекты. Арт-менеджеры могут предложить что-то творческое, но все равно имеет место быть направленность галереи, которая ограничивает.
Artifex: А тебе хотелось выйти за эти рамки?
Да. Поэтому я ушла и открыла свое арт-агентство «Красное/Черное». У нас появлялось все больше заинтересованных лиц. При этом я не отталкивалась от арт-сообщества в плане того, что мне выставлять. Выставляла то, что мне нравилось и казалось интересным. В какой-то момент мы решили открыть галерею, идея которой началась с выставок сначала в лондонском, а потом в московском метрополитене. Настолько нам захотелось выйти за рамки стандартных пространств! Художники вышли с картинами в руках и проехались в метро, знакомя зрителей с современным искусством.
Artifex: И как отнеслись к этому пассажиры метрополитена? Уверена, что реакция в Лондоне и в Москве была совершенно различной...
В Лондоне отнеслись довольно спокойно, потому что это и без того эксцентричный город. А для Москвы мы готовились долго. Порядка 50 художников участвовали в перформансе. Они сидели со своими картинами, в которых не было скандального подтекста. Все было довольно позитивно. Но реакция была разная. Некоторые отводили глаза. Другие, наоборот, пристально за нами наблюдали. Мне так понравился девиз «Искусство само идет к людям», что мы открыли галерею в торговом центре «Метрополис». Это был интересный опыт. Сюрпризом стало то, что мастера с известными именами охотно соглашались участвовать в этом проекте. Мы такого не ожидали!
Artifex: Не ожидали? Мне кажется, это было предсказуемо, потому что художников могла раззадорить идея вынести искусство напрямую к зрителю. Ведь его не всегда заставишь самого идти к искусству. Опять же ты сама сказала, что в России люди не были готовы к перформансу в метро. Как считаешь, почему реакция здесь была именно такой?
В «Метрополисе» было то же самое! Когда с искусством выходишь в массы, могут произойти разные вещи. У российского зрителя нет культуры концептуального искусства. Здесь привыкли видеть нечто более конкретное и реалистичное. Наверное, зрителям казалось, что мы совершаем смелый поступок. У меня вообще сложилось впечатление, что некоторым пассажирам было стыдно за нас! (смеется) Просто в России мир современного искусства очень кулуарный. Даже мероприятия проводятся в отдельных арт-кластерах, словно для избранных. А нам хотелось, чтобы приобщались и понимали все. Но, наверное, для людей пока такие массовые выходы современного искусства – это шок.
Artifex: Потому что к новому привыкать иногда сложно. Вопрос в том, привыкнут ли вообще к таким проявлениям современного искусства?
Думаю, что привыкнут. Мы же привыкли в свое время к Малевичу и Кандинскому. Я очень комфортно чувствую себя в проекте Russian Art Park, где мы с коллегами стремимся популяризировать российское искусство на Западе. Кстати, у меня был еще один интересный опыт, когда в Манеже проходила выставка, посвященная 50-летию Золотого кольца России. Все, кто в ней участвовал, выставлялись с реалистичными работами, а «Красное / Черное» решило сломать стереотипы и выставить жесткую абстракцию. Уже там реакция зрителей на это была лучше.
Artifex: Меня волнует тема аукционов, которую мы косвенно уже затронули. Как они работают и насколько важны для арт-сферы?
Аукционы – это моя отдельная любовь. Сначала испытываешь чувство благоговения, а потом появляется азарт! Но в России этот сегмент арт-рынка не очень востребован, если сравнивать его с мировой сферой. При этом постепенно культура аукционов современного искусства все же прививается. Зрители за ними следят, а стартовые цены уже не такие низкие. Ведь нельзя обесценивать предмет искусства, но нужно следить, чтобы цена была ниже галерейной. Иначе какой стимул приобретать лот на аукционе, если можно пойти в галерею и купить его там? Если спрос есть, то это показатель инвестиционной привлекательности, и, значит, меньше заявленной цены работа стоить не будет.
Artifex: Какая работа будет иметь самую большую стоимость на аукционе?
Здесь имеет значение имя автора, востребованность направления и период творчества художника. Иногда ранние периоды ценятся гораздо дороже, чем поздние, иногда - наоборот. Оценивается техника. Например, живопись стоит дороже графики. Это аспекты, по которым определяется стартовая цена. Есть работы, которые оцениваются буквально по сантиметрам. Открою маленький секрет: чем компактней аукционная работа, тем она востребованнее. Крупные работы покупают редко. Дорого ценится еще красивая история лота - хороший провенанс.
Artifex: Все, о чем ты мне сейчас говоришь, это чистой воды бизнес. Тут мы возвращаемся к вопросу, который я задавала ранее: чего же больше в современном искусстве – творчества или бизнеса? Выходит, что последний все-таки играет в нем такую же решающую роль, как и в антиквариате?
Если мы говорим про аукцион, то да. Это бизнес, а не творчество. Аукцион играет на чувстве завоевания, на спортивном интересе и желании обладать.
Artifex: Эта борьба не мешает истинному интересу к предмету искусства? Не выходит ли здесь на первый план просто желание завоевать, и не важно, что и зачем?
Клиенты бывают разные. Есть коллекционеры, которые изначально пришли за искусством. Они будут торговаться за лот не из тщеславия, а потому что он им нужен для коллекции. Есть же такие, которые участвуют в аукционах действительно ради статуса и спортивного интереса. У них даже есть арт-консультанты, которые подсказывают, что сейчас в тренде.
Artifex: В начале беседы мы согласились с тем, что российское современное искусство остается во многом непонятым. Ведь о нем многие знают только по эксцентричным выпадам, которые его позорят. Складывается стереотип, а от него потом сложно отделаться. На твой взгляд, что происходит сейчас с этой тенденцией?
Она наблюдается не только в России, но и во всем мире. Многие спрашивают, в чем смысл чучела акулы в формальдегиде? А это - “физическая невозможность смерти в сознании живущего”. Тут глубокий контекст и своя концепция. Но как воспринимать перформансы с членовредительством, например? Я против этого. Искусство должно созидать, нести духовность в массы, обращать внимание на актуальные вопросы и задачи и предлагать конструктивные способы их решения. Мы тщательно продумывали это, когда разрабатывали концепцию Russian Art Park. Искусство не должно быть деструктивным и направленным на уничтожение. Мы будем говорить только о российском или можем охватить и мировое современное искусство?
Artifex: Думаю, можем говорить в мировом масштабе, если уж речь идет о выходе российской арт-сферы на международную арену...
Мне кажется, когда мы говорим о мировом современному искусстве, то первое имя, которое приходит на ум, – это Херст, человек, в свое время сломавший стереотипы. Вспомним голову коровы, которую облепили мухи и по которой ползали черви. Просто отвратительно! Как к такому относиться? Можно ли это поставить в галерее и представлять как произведение искусства? Можно. Думаю, играя на чувстве отвращения, автор хочет немного встряхнуть зрителя. Чтобы человек задумался и понял, что черви – это символ неизбежности. Это переход от жизни к смерти, и, что очень важно, - зарождение и развитие новой жизни. Галерея или музей - это «храм искусства», особое сакральное место, где зритель может остановиться, подумать и вынести оттуда какие-то ответы. А вот домой вряд ли кто-то возьмет такую инсталляцию... Мне кажется, надо стремиться прожить достойную жизнь и успеть создать что-то хорошее, чтобы оно не превратилось в такую вот голову с червями. Здесь все зависит еще и от уровня подготовленности. На неподготовленного зрителя даже перформанс в метро мог произвести шокирующее впечатление. Радует, что становится все больше понимающих людей.
Artifex: Давай отойдем в сторону от искусства изобразительного и перейдем к искусству слова. Ты ведь поэт. Как начала писать стихи?
С детства у меня был дар к написанию стихов. Делала это еще до того, как вообще научилась писать. Свое первое серьезное стихотворение я сочинила в шесть лет. Просто продиктовала его бабушке. Все тогда подумали, что это сочинил взрослый человек!
Мне просто приходили слова, а через пару минут появлялось стихотворение. В следующие два-три месяца могло не быть ни строчки. У меня всегда было ощущение, что я - сосуд, и кто-то говорит через меня. Был случай, когда близкая подруга попросила меня написать стихотворение к ее свадьбе. Я билась над ним месяц, но так и не смогла из себя что-то выдавить. В итоге написали за меня, и подруга очень обиделась. Она поняла, что это не мой слог. Ко мне это не приходит по заказу. Нужно, чтобы обязательно что-то произошло - эмоциональный катарсис.
Artifex: Не боишься показывать личные эмоции на всеобщее обозрение?
Раньше очень боялась. Потом я придумала, как это скомбинировать с искусством. У меня была выставка в галерее, для которой я сделала особую подборку картин и использовала свои стихи, откликающиеся по концепции. На экране проектора возникала картина, и в этот момент звучал мой голос со стихотворением, записанным под музыку. Это был мой первый опыт, и я была готова провалиться сквозь землю! (смеется) Думала, а как же чувствуют себя художники, когда у них выставка? Их личное все видят, обсуждают, еще и критикуют! Но зрителям понравилось.
Artifex: Было страшнее от того, что критикуют? Или от того, что ты перед зрителем «нараспашку»?
Для меня было страшнее последнее. Мне казалось, что все всё знают про меня. Хотя я уверена, что никто не проводил никаких параллелей. Но я-то понимала, про что мои стихи! И мне казалось, что все понимают... Но мой личный контекст перерос в глобальный. Я сделала перформанс с гаданием для зрителей. У меня были подготовлены большие карты, каждая из которых соответствовала определенной картине. Людям выпадало «любовное предсказание» в виде стиха, они его читали, слушали мой голос, смотрели на картину и говорили: «Это же про меня!» Мне было так приятно! Я поняла, что в искусстве должен быть интерактив.
Artifex: Хочу вернуться к словам про то, что подруга сразу раскусила подвох и поняла, что стиль у написанного стихотворения не твой. А какой он – твой индивидуальный стиль?
Как-то меня сравнили с поэтами Серебряного века, но современного времени. В основном поэты тех лет и есть мои вдохновители, потому что они эмоциональны. Даже в живописи тогда начался период размаха и свободы. У меня это просто адаптировано к нашим реалиям. Я пишу про любовь в современном мире - «в калейдоскопе городов и стран». Это про сильные чувства. Стихи построены на образах и ассоциациях. Я рада, что это многим близко. Также меня вдохновляет кубинская Сантерия, ее атмосфера, образы и обряды. Очень много энергии и вдохновения черпаю оттуда. Это далеко от российского менталитета - кому-то кажется диким и атавистическим, но мне все равно… Это близкая мне культура, в которой есть настоящие эмоции, подлинный экстаз и незамутненный взгляд.
Artifex: «У меня это просто адаптировано к нашим реалиям...», - мне нравится такая формулировка. Она наводит на вопрос. Есть много известных периодов в истории поэзии и литературы, тот же Серебряный век, который тебя вдохновляет. Как думаешь, какой период поэзия переживает сейчас?
Один мой друг сказал, что сегодня рэп – это поэзия. Якобы Оксимирон и Гнойный – это искусство. Мне не понять! (смеется) Для меня это обиженные мальчики, которые пытаются досадить друг другу, раз у них не получилось ничего с девочками. Меряются тем, у кого больше. Поэзия тоже должна быть созидательной и должна пробуждать чувства. Словом можно сделать очень многое. Оно может быть оружием, спасением и молитвой. Особенно в России, где «поэт… больше, чем поэт».
Artifex: Ты однажды сказала, что не посещаешь поэтические вечера. Тебе не нравится атмосфера, когда поэты тоже выясняют, кто круче. Когда ты поняла, что в этой тусовке творится что-то не то?
Однажды меня не взяли в литературный институт. Сказали, что я - не формат. Я могу сомневаться во многих своих свойствах, но никогда не сомневалась в своих стихах. Я не слишком обиделась, но почувствовала себя аутсайдером. Наверное, как и художник, который находится немного в андерграунде. Он уверен в себе и понимает, для чего существует его творчество.
Мой первый опыт публичного поэтического выступления случился только в этом году. Наверное, это был самый важный этап в моем творчестве, после которого что-то рухнуло и прорвалось… В январе мы делали масштабную выставку в Музее Революции в Гаване. Я читала свои стихи огромной толпе народа на открытии выставки - как поэт, который пишет о Кубе. Там было много русскоязычной публики - наши послы, пресса, даже туристы... После выступления у меня выросли крылья. В начале апреля выйдет мой сборник стихов Caminos (исп. - «Дороги») на русском и испанском языках, который планирую представить не только в российских библиотеках и книжных магазинах, но и в легендарном Союзе писателей и художников Кубы (UNEAC). Мечтаю вступить в этот Союз.
Artifex: Всегда было интересно, почему от слов «ты - не формат» многие, как и ты, чувствуют себя аутсайдерами? Для меня это звучит так, словно есть некая масса, которая делает одинаково, а человек-неформат выделяется из нее тем, что делает не как все. Разве не так?
Для меня это тоже скорее комплимент. Когда мне говорят «не формат», мне теперь даже приятно (улыбается). Если вернемся к истории искусства, то неформатное ценилось куда больше. Оно потом находило свой круг почитателей. Пусть он был меньше, чем у форматного. Находиться в концептуальной среде куда интереснее. Только все должно быть обосновано. И нужно понимать, для кого создается искусство.
Artifex: Понимаешь, для кого твое творчество?
Прежде всего, для жителя большого города, который все время занят своими делами и желанием заработать. Который не всегда замечает, что происходит вокруг, и может давно не испытывать эмоций. С одной стороны, быть толстокожим хорошо. Тебе не бывает больно. С другой стороны, ты не чувствуешь себя живым. Многие люди лишили себя такой эмоциональности. Но живем мы один раз. И в моих стихах запечатлена красота момента, который потом не повторится.
Artifex: Это очень здорово! Спасибо за интервью!