Начнём с песни. Поставьте фоном:
Что мы будем делать, если музыка закончится? Поставим плэйлист сначала? Будем искать новый? Как бы не так! Что, если музыка перестала играть вообще? Полная тишина. Видимо, на этом всё и закончится.
Полвека назад, тот самый рок, что звучит из ваших динамиков, переживал свой расцвет. Музыканты влияли на умы людей также, как СМИ в наше время. Только посыл был другой. Более искренний, что ли. Сложно себе представить движение хиппи без музыки. Для них это было чем-то сакральным. Наивное желание изменить мир к лучшему с помощью творчества и вселенской любви, всеобщего единения... оно живо и поныне. Но не работает почему-то.
Чего же мы хотим от музыки сегодня? Процесс звукозаписи сильно упростился. Можно даже на смартфоне сделать качёвый трек. Голос появился у каждого в кармане.
К слову, о голосе. Мы привыкли к тому, что артист на записи ровно и чисто поёт. В век цифрового звука можно любого безголосого алкаша «обработать», и он запоёт почти как Меркьюри. Но тюнинг голоса обезличивает. Звучание становится одинаковым, универсальным. Хотя, конечно, это намного приятнее, чем слушать лажу. Самое обидное, что артисты, стараясь подстроиться под стандарт, тоже унифицируют свой голос. Ну что же, таков запрос эпохи. В моей же голове чрезмерная коррекция вокала — это как добавление майонеза в любое приготовленное блюдо.
В 60-е звукозапись была честнее. Группа долго репетировала, и песни писались в один заход. Никаких этапов! Слажали — начинайте сначала. Исполнили раз, ну два максимум, и хватит с вас. Вы же профессионалы, чёрт возьми! Тут дело было не в лени, просто технические возможности не позволяли делать коррекцию. Звук записывали вживую, на магнитную ленту. Кстати, недешевую. Поэтому музыканты на записи выкладывались по полной, как футболисты в финале чемпионата мира. Вот так создавались нетленки.
Эта эпоха была богата на музыкальные открытия. Одним из них была группа The Doors. Почти пятьдесят лет назад мир покинул их фронтмен и автор текстов Джим Моррисон (1943-1971). Удивительное дело, но Моррисон сумел стать голосом поколения (ну ладно, одним из…), при этом абсолютно не умел петь. Но чарующая лирика, гипнотический тембр и невероятная экспрессия сделали из парня настоящую икону! Ну и, действительно, хорошенький он был в свои двадцать с небольшим лет.
А ведь Джим в юности и не помышлял быть музыкантом. На эту авантюру его подговорил знакомый по университету, и, по совместительству, клавишник Рэй Манзарек, увидев в нём задатки настоящего поэта. С юного возраста Моррисона увлекали две вещи — литература и виски. В его комнате стояли стопки с произведениями Рембо, Блэйка, Берроуза, Мольера, Кафки, Ницше, Плутарха… под кроватью валялись пустые бутылки. Мальчик рос замкнутым, со своеобразным видением мира. Поступив в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, Джим окончательно разрывает контакты со своей семьёй. Отец хотел, чтобы сын выбрал карьеру военного. Но, как это часто бывает, добился противоположного эффекта, вырастив из мальчика символ движения хиппи. Первое время на вопросы о семье «Король ящериц» отвечал просто: «Они умерли».
Окончив университет и не сыскав себя на поприще мувимейкера, Моррисон пробует себя в музыке. Будущие участники The Doors едва ли могли предположить, кого к ним привёл клавишник. Манзарек, Кригер и Денсмор — сыгранная команда музыкантов. А этот странный парень, питавшийся кислотой и консервированными бобами даже петь не умел. Вот так в их структурированную мелодию, сдобренную красочной импровизацией, внезапно ворвался ураган. Появление Моррисона на сцене интриговало публику всегда. Никто не знал, что он будет творить во время выступления. Возможно даже он сам не знал. Он как шаман, погружался в транс и не просто пел, а «проживал» песню. Группе часто приходилось буквально ловить его настроение.
В непредсказуемости ощущалась свобода, что, естественно, подкупало длинноволосых мальчиков и девочек. Ведь концерт воспринимался как духовный экспириенс. Неряшливый баритон читает со сцены стихи, полные метафор и символов, под психоделический аккомпанемент электрооргана, гитары и ударных. Рэй Манзарек не прогадал. Именно не музыкальный подход Моррисона добавил индивидуальности коллективу, иначе это было бы слишком скучно. Публика шла услышать и увидеть Моррисона. А фронтмен мог уйти посреди концерта со сцены, оставив отдуваться остальных участников группы. Но одну песню он исполнял обязательно — «When the music’s over».
Её редко цитируют. Хотя в ней всё творчество The Doors и концентрируется. Песня передаёт тот самый пацифистский протест, который пришёлся на расцвет культуры хиппи.
Before I sink into the big sleep
I want to hear, I want to hear
The scream of the butterflyПрежде чем я погружусь в глубокий сон,
Я хочу услышать, я хочу услышать
Пронзительный крик бабочки.
Дальше по тексту, отсылка к войне. К любой войне.
What have they done to the earth?
What have they done to our fair sister?
Ravaged and plundered and ripped her and bit her
Stuck her with knives in the side of the dawn
And tied her with fences and dragged her downЧто люди сотворили с Землей?
Что они сделали с нашей прекрасной сестрой?
Опустошили и разграбили её, избили и вспороли её.
Вонзили ножи в тот её край, из-за которого солнце всходит,
И связали ее тело оградами, и унизили ее.
Конечно, Моррисон имел в виду индейцев. Но всё это так чётко наложилось на актуальную Вьетнамскую войну. Восемь строчек оказалось вполне достаточно, чтобы взорвать головы миллионам людей (заметьте, ни одного матерного слова и никакого сексуального подтекста). Музыка сыграла свою роль. Жалко, что она закончилась для него на «Light my fire». Что вы будете делать без музыки? Бар закрылся, пора домой… Но дверь после ухода из жизни Джима Моррисона осталась открыта. Рок-музыка изменилась навсегда и никогда уже не станет прежней.
