Какой театр без катарсиса? Но вот тут возникают уже первые сложности. Дело в том, что единой теории катарсиса у Аристотеля просто нет. В разных трудах мы находили лишь отрывочные сведения, смысл которых трудно переводим и предполагает самые различные толкования. Но так сложилось, что последующие философы смело приписывали Аристотелю все, что им казалось абсолютно верным.
Так Лессинг рассматривал учение о катарсисе исключительно в моральном аспекте, хотя в эпоху Аристотеля представления о морали, мягко говоря, были совсем иными. До Лессинга, в эпоху Возрождения слово «катарсис» понимали в смысле религиозного очищения. Французский трагик Пьер Корнель видел в нем «очищение страстей».
В дальнейшем трактовка учения о катарсисе сводились к психологизму который также был чужд эстетике Аристотеля. Так Лернет толковал «катарсис» как душевное облегчение после вызванного трагедией напряжении.
Однако греческое слово «катарсис» трудно перевести. В соответствии с одной из трактовок оно обозначает кровь жертвенного животного убиваемого во время религиозных мистерий.
Впрочем, слово «катарсис» вполне могло обозначать и медицинский термин. Сторонники такого взгляда подкрепляют свою теорию ссылками на античные физиологические и медицинские учения. Так трагическое очищение связывали еще с очищением желудка и серьезно утверждали, что сущность его сводится у Аристотеля к облегчению и разгрузке души от ненужного балласта.
Гиппократ считал, что здоровье человека возможно только при условии равновесия в его организме четырех жидкостей: крови, слизи, желтой и черной желчи. Аристотель, который получил медицинское образование и вел свое происхождение от Асклепия, несомненно принимал эту теорию.
Слишком большой избыток черной желчи, по Гиппократу вел к сумасшествию, а небольшой ее избыток – вообще к неуравновешенности и излишней возбуждаемости. Когда Аристотель говорил о необходимости постоянного лечения меланхоликам, то он несомненно имел в виду то излишнее возбуждение, которое вызывает черная желчь и которое выступает также в трагических аффектах..
О распространенном в Греции, в I-II веках до н.э. убеждении, что душа должна быть очищена от мнений, чтобы воспринять истину, свидетельствует, например, трактат Плутарха «О слушании поэтов», который во многом перекликается с аристотелевской «Поэтикой».
С точки зрения Аристотеля и, как кажется, всей греческой философии, весь мир представляет собой трагическое целое. В мире вечно творится преступление, вечно искупается и преодолевается вина, и вечно сияет просветленная блаженная первоэнергия всеобщей сущности ума. Поэтому трагедия человека есть частный и, быть может, наиболее показательный случай общего мирового трагизма. А не поняв всей трагической сущности аристотелевского космоса в его полноте, нельзя и понять того, как ему представлялась та трагедия, которую он видел на подмостках греческих театров.
По-видимому, культ бога Диониса впервые возник во Фракии. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргаистический культ до сравнительно позднего времени. В VIII веке до н.э. культ Диониса из Фракии через Фессалию и Фокиду, или по морю через архипелаг — проник в Элладу, вызвав почти во всей Греци психическую эпидемию исступленного движения. Так возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал Аполлона и Диониса, разума и пьяного экстаза.
Античная душа вышла из длительного равновесия и отдалась во власть дикого, страдающего, пьянящего Диониса. Новый бог буквально топтал души греков и во главе буйно пьянствующих, экстатических толп совершил свое победное и шумное шествие по всей Греции. Эта энергия бога Диониса и перейдет по закону сохранения энергии в особое неукротимое напряжение греческой трагедии в ее катарсическую сущность.
Поэтому Медея совершит жесточайшее жертвоприношение и убьет собственных детей, а заодно сожжет невесту их отца Ясона, а ее дед бог солнца Гелиос пошлет своей внучке-преступнице свою колесницу, чтобы Медея могла избежать суда афинского общества (Еврипид «Медея»).
Брат и сестра, Орест и Электра, спланируют и совершат убийство собственной матери и ее любовника Эгисфа, мстя за смерть любимого отца Агамемнона. Правда, Клитеменестра будет мстить Агамемнону за смерть их дочери, Ифигении, принесенную в жертву в Авлиде.
Эдип же сотворит и отцеубийство, и инцест, женившись на собственной матери, Иокасте. Но этого мало: на оскверненный город нападает эпидемия чумы.
Федра невинно обвинит своего пасынка Ипполита в том, что он якобы пытался овладеть ею, а герой Тесей, освободивший когда-то Элладу о власти Минотавра и всех хтонических чудовищ минойского периода, ослепленный гневом будет умолять Посейдона убить его родного сына. И Посейдон, зная, что это всего лишь зловредные козни Афродиты, все равно убьет невинного, вызвав из вод морских чудовище,которое испугает коней Ипполита, и колесницу понесет на прибрежные скалы.
Смертельный исход предрешен. Здесь можно было продолжить и выстроить всю цепь античной жестокой, воплощающей сверхнасилие трагедии, которая воплощала в себе и религиозный обряд очищения и катарсис.
Чтобы погрузиться в этот экстаз чистого рафинированного, сакрального насилия, энергия которого затем легла в основу всего европейского театра, вершиной которого можно по праву считать творчество У. Шекспира, нам следует полнее описать, как конкретно совершался культ Диониса.
Для встречи бога собирались вакханты и вакханки. В звериных шкурах с венками из лоз на голове они ждали появления бога. Но вот сходит бог и начинается оргия, на которой и сосредотачивалось все внимание женщин и мужчин. Главная цель оргии заключалась в доведении всех присутствующих до экстаза (исступления). До такого состояния, во время которого человек становился вне себя, познавая блаженство внетелесного существования. Вот он момент знаменитого прорыва, процесс снятия противоречия между телесным, грубым, жестоким и духовным, внетелесным.
Для того, чтобы ввести человека в религиозный экстаз пользовались безостановочной и головокружительной пляской до полного изнеможения, вдыхали смолистые курения и опьянялись вином. Однако, одним общим экстатическим состоянием оргии не ограничивались. Начинался половой разгул, оправдывавшийся верой в божественность оплодотворения.
С течением времени оргиастический культ Дионисия (Вакха) был подвергнут значительным изменениям. Под влиянием религии Аполлона произошло укрощение его, а реформа Мелампа превратила культ в официальный праздник с точным установлением времени и места празднования.
На место древнего инстинктивного порыва явились выборное начало и изоляция культа, что заметно сократило его распространение. Эта удачная попытка ввести оргиастический культ Диониса в какие-то культурные рамки и стала причиной возникновения античного театра.
Произошло насилие культурной формы (постройка античного театра, написание пьес на древние мифологические сюжеты) над стихийным содержанием. Само здание античного амфитеатра — диалектическое единство с окружающей аморфной Природой. Сам амфитеатр — это идеальный образец гармонии с окружающей средой (высокие стены — горы; орхестра — долина, этакая модель Пелопоннеса). Но это, с одной стороны, а с другой, — эту самую аморфную экстатическую Природу насильственно организуют. До 30000 человек могут в нужное время в нужном месте собираться, следить за действием внизу, делегируя уже свои страсти–демоны актерам, которые, по этапам катарсиса в форме мифического сверхнасилия будут заниматься, с одной стороны, театральным действием, а с другой — придаваться как жрецы, обряду очищения, «катарсису».
Поэтому настоящие театральные постановки так сильно влияют на нас. В их основе древнейшие религиозные культы, уходящие в бездну нашего бессознательного.