С театром МОСТ мы связались ещё в середине весны, но никак у меня не получалось сходить на их премьеру «Вальпургиева ночь». Она прошла, кстати, как раз 30 апреля. Честно говоря, немного обидно, наверно, постановка смотрелась совершенно по-другому в атмосфере «ночи ведьм». Но к чему тужить, ведь жизнь невозможно повернуть назад, тем более мне все-таки удалось попасть на последний показ спектакля в этом сезоне.
Сюжет первого драматургического опыта Венедикта Ерофеева состоит в следующем: в палату №3 безымянной психиатрической лечебницы попадает новый пациент Лев Исаакович Гуревич. После первых реплик героя и его соседей действительно создается впечатления, что перед тобой кучка психов. Особенно на контрасте с докторами. Но чем дальше, тем больше осознаешь — не сумасшедшие они, а образованные и культурно развитые индивиды, разговаривающие на своем интеллигентном языке. Гуревича угнетает, что такие умные люди вынуждены сидеть взаперти в палате, подвергаясь постоянным унижениям от медперсонала, и решается на героический поступок — сжечь больницу дотла.
Хочется отметить художественное решение. При минимальной сценографии — табуретка и пять двухэтажных кроватей, важной его частью стало обилие белого цвета в композиции. Белые стены театра, белое постельное белье, белые кровати. В определенные моменты описанное внезапно окрашивалось светом в другие цвета и меняло свою стерильность на нужное настроение.
Режиссер «Вальпургиевой ночи» и художественный руководитель театра МОСТ Евгений Славутин обратил в пользу для спектакля даже недостатки своего здания. Например, окна на сцене выходят прямо на Садовое кольцо. В повествование то и дело проникали сигналы автомобилей, тормозящие автобусы, людские разговоры, казалось бы — отвлекающие факторы. Но вот режиссер предлагает исполнителям открывать окна, говорить в них, даже махать случайным прохожим. Звуки привлекаются в спектакль и становятся его частью — той бурлящей жизнью за пределами палаты. Вечно живой момент. А некоторые вынуждены использовать фонограмму.
Труппа театра МОСТ имеет свою особенность — люди сюда приходят без актерского образования. Да, перед вами играют бывшие инженеры, психологи, юристы, математики и так далее. Я разговорился с пресс-менеджером о подходе художественного руководства: изначально театр существовал в МГУ и имел статус студенческого, отсюда традиция отбора непрофессионалов. Однако после официального отделения, политика немного поменялась. Теперь, если Вы программист, но хотите играть в театре, сначала нужно пройти творческий конкурс в студию при театре МОСТ и пройти там обучение. После вступления в труппу нужно будет поступить на актерский факультет.
Но это так, интересный факт, чтобы перейти к актерам. Исполнитель главной роли Георгий Антонов мне запомнился полным присваиванием себе текста Льва Гуревича. Было невероятно интересно наблюдать, как артист с совершенно серьезным лицом говорил ироничный текст полный бреда. Антонов как будто сам хотел разобраться, а действительно ли Витя съел бы двадцать восемь героев панфиловцев? Он не сможет спать, если не узнает, съел бы Витя вместе с мертвой царевной и семь богатырей? Ну вдруг случай представится. Персонаж Антонова не оставлял сомнений — он пытается что-то понять, в чем-то разобраться, в нем есть стремление к финальной цели. В его подходе к словам с полной верой в их истину чувствовалось погружение в литературный материал.
Выделил я его ещё и по другой причине — все остальные актеры существовали совершенно в другом жанре. Они занимались окрашиванием текста. Как это выглядит: текст Ерофеева уже заранее приправлен иронией, то есть он сам по себе смешной. С ним не нужна отдельная работа по вскрыванию юмора, значит внимание нужно уделить тому, что стоит за ним. Что и делал Георгий Антонов. А остальные исполнители вместо этого произносили текст с юмористическими интонациями, порой гротескно, порой протяжно, то есть окрашивали. В таком подходе чувствуется какая-то необязательность, несерьезность и ложь, как будто актеры играют с фигой в кармане. Говорят одно, а думают другое. И это ни в коем случае не плохо! Так играть тоже можно, ведь все зависит от задумки, но в «Вальпургиевой ночи» она не читается. Главный герой и остальные артисты делят общее впечатление 50 на 50 — 50% веры, 50% стёба.
Не так сильно бы это бросалось в глаза, однако далее происходит что-то совершенно неожиданное, чего я никогда не видел. Режиссура сжирала всё то хорошее, что сама же создавала. Вот идет сцена, актеры набирают темп, чувствуется азарт, за которым хочется наблюдать, но внезапно Славутин вдруг жмёт стоп-кран, после чего повествование в «Вальпургиевой ночи» останавливается, становится тягомотным, актеры монотонно читают текст, совершенно без всякого развития вверх или вниз, и любое напряжение, как внешнее, так и внутреннее испаряется без следа, из-за чего смотреть становится скучно, неинтересно, хочется отвлечься и перевести внимание, примерно как во время этого долгого предложения.
Исполнители вынуждены каждый раз поднимать градус с нуля. В такие моменты разница в жанрах особенно видна. Происходило это не два или три раза за постановку, а по два или три раза за акт. В трехактном спектакле. Зачем это делалось? Зачем режиссёр перекрывал им кислород? Любая цель, даже ради какой-то задумки не имеет смысла, если за ней просто неинтересно наблюдать.
И вот я стою у странного явления. Режиссура создает для «Вальпургиевой ночи» настоящую летную площадку, но провисающим повествованием и разными стилями игры подрезает ей крылья. После выхода из зала непонятно, как воспринимать увиденное. Остается только надеятся, что постановка ещё не окрепла после рождения. Любой спектакль это путь, и не стоит его воспринимать, как готовый консервированный продукт.