Андрей Горенков — художник, чьи картины можно долго разглядывать не только ради эстетического, но и интеллектуального удовольствия. Подобно толстенькому томику восточных сказок, его полотна раскрываются перед вами, приглашая окунуться в тысячи историй и загадок, символов и вопросов.
Сюрреалистичный мир, созданный мастером, благоухает орхидеями, пышет жаром песчаных барханов и наполнен трепетом столь же, сколько и соблазном.
Корреспондент Artifex Анастасия Теплицкая встретилась с Андреем Горенковым в его квартире-мастерской. В беседе художник рассказал о сути философского сюрреализма, значении некоторых используемых им символов и своем индивидуальном подходе к каждой новой работе.
Artifex: Я знаю, что вы поступали в аэрокосмическую академию. Как же судьба вывела вас к художественному ремеслу?
Дело в том, что я никогда не думал, что смогу стать профессиональным художником. В детстве я рисовал, пожалуй, больше, чем другие дети. Мне это было интересно. Но мой отец был электронщиком, брат учился в московском институте электронной техники. Такое было время: 1986 год. Инженеры были в почете. Но потом, когда попал в армию, пригодилось мое умение рисовать.
Artifex: Каким образом?
Сначала я был художником роты, а потом и всей части. Человек на этой должности занимался оформлением всего военного городка. Стряпал вывески в комнатах, военную агитацию. «Любим советскую родину» и тому подобное. Другие художники там были куда профессиональней, они меня и обучили некоторым нюансам мастерства. Но то были начальные навыки, а самостоятельно обучаться я начал уже потом. Стал покупать книги по живописи, общаться с художниками, понимать законы анатомии, принцип перспективы, цветоделение. Начал сам пробовать не только копировать, но и рисовать что-то свое.
Artifex: Тяжело было осваивать мастерство самостоятельно?
Достаточно тяжело. Но если дело тебе интересно, то хочется в нем разобраться.
Вот, например, я рисую постамент, а он у меня «не стоит». Значит, проблема в законе прямой перспективы. Таким нюансам ведь обучают не только художников, но и архитекторов, инженеров. Так что я взял учебник и начал сам все разбирать: где располагается горизонт, как должны сходиться линии. Так по мелочам все освоил и начал понимать. А теперь глаз уже совсем наметан. Для человека, рисующего реалистично, это кране важно.
Artifex: То есть, сюрреализм вовсе не отменяет законов перспективы и композиции?
Для меня сюрреализм — это реалистичное изображение некой нереалистичной идеи. Изменение пропорций может быть сознательным, как в одном из моих последних натюрмортов: на нем изображен маленький череп и огромные часы. Эта несоразмерность заставляет задуматься: «А почему так?». Часы — это время, человеческая жизнь — смертность. Я хочу сказать, что одно дело, когда ты задаешь определенную идею при помощи возможных инструментов. А другое — когда ты просто неправильно рисуешь.
Мне хочется, чтобы мои работы воспринимались не как бессмысленные картинки, а как сюжеты, которые можно прочесть. Поэтому-то я и называю это философским сюрреализмом. Он не просто отсекает законы реальности, а сознательно, при помощи некоторых философских аспектов, направляет человека в некую историю. Заставляет задуматься. Поэтому, поскольку я имею дело не с абстракцией, а с сюрреализмом, законы цветопередачи, перспективы, светотени и анатомии для меня важны. Все это я постиг в процессе самообучения.
Artifex: Понятие «философского сюрреализма» заключается именно в ряде заложенных смыслов и значений?
Да, картина читается как некий рассказ. Конечно, хоть некоторые символы достаточно универсальны, прочитать их полноценно могу только я, поскольку я их закладывал.
Artifex: Вы не хотите дать зрителю шанс полностью понять произведение?
Если зрителя что-то заинтересует, то он задаст вопрос. Каждому нравится что-то свое: одному, что все прорисовано, другому — что что-то немножко непонятно. Кому-то ничего не нравится, он скажет «А, пойду дальше». Если человек задаст вопрос, то я смогу ему все объяснить, будь то детали или основные моменты. Иногда для понимания достаточно и одного нюанса.
Artifex: Используемые символы «живут» у вас в голове или приходится обращаться к каким-то источникам?
Конечно, приходится. Я достаточно много читал. Есть энциклопедии символов, масонские энциклопедии. В разных культурах один и тот же символ может иметь разное значение. Есть простые вещи, например, вода - женский символ. Огонь — мужской. Цветок — женский. Лев — символ власти. Раковина — символ человеческой души. Колокол — символ духовного зова, духовной чистоты. Когда мне нужно объяснить для себя какой-то символ, я, естественно, обращаюсь к разного рода источникам.
Artifex: Не страшно случайно использовать символ неправильно?
Такого не случалось. Опять же, даже если я изображаю череп, а это символ смерти, в этом есть резон. Ведь иногда тленность нужно показать, чтобы человек задумался. У меня есть натюрморт с розовым фламинго, где череп, опять же, оправдан: с французского «натюрморт» — мертвая природа. А символы, которые несут что-то дьявольское, я не использую сознательно.
Artifex: Почему?
Ни к чему. Прежде всего, я стремлюсь, чтобы картины радовали. Должна быть гармония, должно оставаться светлое впечатление.
Artifex: Проработка идеи будущей картины — это скорее работа ума или воображения?
Думаю, это синтез левого и правого полушария. Область, где рациональность совмещается с творчеством. Начинаешь работать, и сначала кажется: «Да, так будет хорошо», а разум говорит: «Нет, это не сюда, а вот сюда». Закон человеческого восприятия таков, что мы читаем картинку слева направо. Соответственно, главный акцент должен быть справа. Но иногда бывает наоборот: мы «прочитали», зацепились взглядом, а потом вернулись обратно к началу. Все должно быть уравновешено. Нужно следить, чтобы у картины были и композиция, и смысл. В процессе работы внутри идет постоянный ценз, наработка понятий красиво/некрасиво, гармонично/негармонично. Гармонично — это когда мы чувствуем, что нам нравится, а почему — не можем объяснить. Многое определяется принципом золотого сечения. То, что ему соответствует, кажется человеку красивым.
Artifex: Я читала, что у вас имеется какая-то запутанная родственная связь с Сальвадором Дали…
Да, я узнал, что, оказывается, моя прабабушка была двоюродной сестрой его жены.
Artifex: Должно быть здорово, будучи художником-сюрреалистом, внезапно обнаружить связь с прародителем этого направления…
Я узнал об этой связи достаточно поздно, когда уже начал увлекаться Дали. Тогда стал копать в семейных архивах, разбираться. Многое затерялось и документально не подтверждено. Но я всегда считал его своим духовным учителем. У меня есть парочка копий его работ, которые я делал еще в самом начале творческого пути. Дали — величайший художник ХХ века, влияние которого на культуру своего времени огромно. Этот человек - действительно мэтр. Он начал с изучения академической живописи, потом отошел от нее и пробовал себя в других направлениях. Когда ты владеешь академической живописью и выбираешь что-то другое — это одно, а когда не владеешь основами и говоришь: «А, я вот такой революционер!»… Ну, это не революция, это просто попытка прикрыть свое неумение, припорошив его пафосом.
Artifex: Дилетантство?
Да, дилетантство. Мастер действительно сначала постигает основы, а потом только начинает от них уходить. Я прохладно отношусь к Джексону Поллоку, но все равно, если простой человек мне скажет: «Мой ребенок сделает так же», то я отвечу: «Нет, не сделает». Потому что в том, что он делает, все равно есть определенная закономерность. Для меня живопись — это мастерство, которое нарабатывается годами. Мне понятно, почему картины стоят столько, сколько они стоят. Например, нарисовать пейзаж могут 20 художников, причем достаточно неплохо. Это будут хорошие пейзажи. Но то, что нарисую я — это будет моей идеей, и никто так же не сделает. Вот чем интересен сюрреализм: он раскрывает некие внутренние аспекты каждого человека. Ведь, по большому счету, художник рисует сам себя. Глядя на мои работы, можно составить мой психологический портрет. Можно сказать, что мне нравятся красивые женщины, красивые пейзажи. Цвета - светлые, значит, с головой, более или менее, все в порядке (улыбается).
Artifex: Вы часто подчеркиваете, что ваша техника — классическая. Почему это так важно?
Потому что, сколько бы ни появлялось всяких нововведений, они приходят и уходят. А то, как писали в эпоху Возрождения, 500-600 лет назад, не изменилось. До сих пор ничего лучше не придумали. Допустим, сейчас объем легко создавать с помощью компьютерной графики. Но все равно, когда человек умеет нарисовать его - это мастерство более ценно. Это живое. Это работа. Художник постоянно формируется, наполняет свой внутренний мир, отсекает суету, становится более мудрым. Иногда ведь по десять часов можно сидеть с холстом и думать над каждым мазком. И это проявляется в работах.
Artifex: Вы как-то упоминали высказывание «Самое интересное путешествие — это путешествие внутрь самого себя». Какими средствами вы пользуетесь, чтобы совершать такое путешествие?
Достаточно давно я практикую восточные единоборства. Мне интересен буддийский путь, медитация. Она помогает сосредоточиться, убрать суету и войти в состояние спокойствия. Это самое главное. То состояние, где ты спокойно можешь анализировать, когда у тебя есть осознанность. Осознанность делать или не делать. И если я что-то не делаю, то я это не делаю осознанно. Нужно быть спокойным, нейтральным. Нужно принимать людей и прощать им то, какие они есть. Все такие внутренние «копания» - это путь, и неизвестно, где он закончится. Этот путь и есть самая большая ценность. Будет он длится год или сто лет — не важно.
Artifex: Как вы думаете, свой главный шедевр вы уже нарисовали?
Не знаю. Надеюсь, еще нет (смеется). Правда, среди многих моих работ, «Фламинго в саду орхидей» стала знаковой, хотя и была заказной.
Artifex: Какой самый лестный отзыв вы получали?
Лет пять назад одна девушка написала «Я горда, что живу с вами в одно время». А однажды, лет 15 назад, была выставка, «Женская красота в искусстве». Когда я пришел забирать картины, мне предложили забрать и книгу отзывов — 80% написанного было обо мне. Приятно. Тут, конечно, главное не загордиться. Но я это перерос.
Artifex: Вы не похожи на человека, которого это может испортить.
Так это уже прошло (смеется).