Пабло Пикассо. История созидания
и разрушения. Часть 1

«Я пишу картины, как другие — автобиографии. Завершенные или нет, они страницы моего дневника и в этом смысле представляют собой ценность»

© Пабло Пикассо

В путешествии от объективного к сюрреалистическому Пабло Пикассо (Pablo Picasso) зашел дальше всех. «К чему размножать реальность, если с этим прекрасно справится фотообъектив?» — пожимал плечами он и возвращался к своим холстам, на которых в разное время господствовали реализм, постимпрессионизм, кубизм и сюрреализм.

За девяносто один год жизни испанский художник создал поистине великое множество картин: музей современного искусства в Нью-Йорке утверждает, что их число приближается к двадцати тысячам. Однако объем сюжетов и заложенных смыслов неисчисляем.

Париж - Мекка всех молодых, амбициозных и бедных художников, приютил Пикассо, когда ему было уже двадцать два. Сложно поверить, но тогда, в 1901 году, для критиков он был не более чем талантливым подражателем с неплохой манерой импрессионизма, а говорить о его собственном стиле даже не приходилось. Полный недовольства своим маргинальным положением и отсутствием признания художник взялся за голубую палитру.

Четыре долгих и мучительных года, потраченных на завоевание художественной столицы, именуются теперь как «Голубой период» и узнаваемы по мрачным сюжетам и пронизывающим до дрожи оттенкам. И, хотя множество работ тех лет отсылают к стилю Эдгара Дега и Эль Греко, трагедии собственной жизни (в особенности самоубийство лучшего друга) начинают проявляться и занимать на полотнах положенное им место.

Изнывая от голода и холода в крохотных студиях, Пабло выписывал своих тотально-депрессивных героев: арлекинов, пьяниц и тощих гладильщиц. В поисках персонажей, таких же обездоленных и мрачных, как он сам, Пикассо посещал тюремные больницы, убогие питейные заведения и дома проституток. Потерянные люди за одиноким столиком кафе, с опустошенными не только стаканами, но и жизнями, фигурируют с настораживающей частотой.

 
Драматическому упадку жизни вместе с «Голубым периодом» пришел конец, когда Пикассо встретил Фернанду Оливье, свою натурщицу и возлюбленную, и решился на окончательный переезд в Париж.

Два последующих года Пикассо обзаводился друзьями среди литераторов и циркачей, а также покровителями из числа владельцев галерей и коллекционеров. Неизменно раз в неделю художник вместе с друзьями посещал цирк на Монмартре, находившийся недалеко от общежития. Неудивительно, что весь «Розовый период» пестрит яркими костюмами акробатов, рюшами, треуголками и прочими атрибутами циркачей.

Если раньше обездоленность носила меланхоличный характер, теперь художник иронизировал, изображая себя в роли арлекина и с издевкой причисляя свое окружение к социальным аутсайдерам. Впрочем, никто не был против: художники того времени видели в комедиантах свое альтер-эго ‒ таких же свободных и романтичных странников.

Сложно переоценить дружбу с влиятельными людьми, в особенности, когда они становятся спутниками практически всей жизни. Покровительницей и другом для Пикассо стала Гертруда Стайн, теоретик литературы и высокий ценитель новых веяний в художественном искусстве. Именно она устраивала для Пабло персональные выставки в своей парижской квартире, потакая его эгоистичной непреклонности: он принципиально отказывался выставлять свои картины рядом с другими.

Самым известным полотном того периода стал ее собственный портрет, буквально опередивший время: на этот рисунок Гертруда стала похожа только спустя тридцать лет. Более девяноста раз писательница приходила в студию Пикассо, чтобы дать тому возможность снова и снова раздраженно переписывать ее голову. Эта часть тела всегда являлась для художника самой проблемной, даже спустя годы и множество творческих ипостасей.

«Пикассо почти полностью был захвачен видением вещей такими, какими их видят все, и, чтобы избежать этого, он впервые в жизни перестал писать так, как он умел это делать, то есть рисунком и цветом», — комментировала Гертруда Стайн последующие перемены в художественном стиле своего протеже.

 
Постепенно Пикассо начал отходить от перспективы и реалистичных форм: сказались наставления его влиятельной подруги и увлечение африканской ритуальной культурой. Как примитивные формы древних скульптур могут нести столь сильный энергетический заряд? Как необыкновенная мощь может выражаться в простых формах? Образ первобытной силы магическим образом очаровал Пикассо, окончательно убедив в том, что простое формообразование передает суть предмета неизмеримо больше, чем его детальное изображение.

1907 год стал поворотным для всей истории художественного искусства и творческой эволюции самого художника. Он создал своих великолепных «Авиньонских девиц» (Les Demoiselles d’Avignon), дав понять обществу, что отныне всякая связь искусства с классической традицией порвана.

Само общество тем временем бунтовало. Только редкие и лишенные тщеславия художники признавали «Авиньонских девиц» и последовавшие за ними «ответные» картины началом новой эпохи. Упрощение и искажение, отказ от перспективы и реалистичности ‒ все это впервые было в такой степени авангардным, что шокировало даже самого Пикассо. Много лет держа картину в своей мастерской, он продолжал развивать это направление, рисуя многочисленные «постскриптумы» и создавая стиль, который сегодня известен нам как кубизм.

«Когда мы обнаружили кубизм, у нас не было цели обнаружения кубизма. Мы только хотели выразить то, что было в нас», — писал позже Пикассо.

Сама суть кубизма заключалась в том, что абсолютно все в мире — тела, деревья, вода, воздух, предметы — «лепились» художниками из одного и того же материала, из одних и тех же простых форм, тем самым позволяя им являться естественным продолжением друг друга. В кубизме не существовало главного и второстепенного, фона и объекта ‒ все изображаемое составляло единое целое. С появлением кубизма, основоположниками которого стали Пабло Пикассо и его друг Жорж Брак, искусство перестало нести изобразительную функцию, обратившись к аналитической.

Постоянно встречаясь и обмениваясь мыслями, оба они пытались «вскрыть» оболочку предметов, и, выпотрошив наизнанку, отразить на полотне саму ее суть. А когда речь идет о сути вещи, какая разница как она выглядит, из чего сделана и где в пространстве находится?

«Картина может изображать впечатления, воспоминания и ощущения художника. Взгляд на действительность многослоен как своим изображением, так и мышлением. В картине объект разлагается на многие углы зрения в стремлении довести до зрителя самую полную информацию. Он объединяет разные углы зрения: например, прямой с боковым, вид сверху, снизу, и разъясняет очертания, скрытые от зрителя», — так говорил о кубизме Жорж Брак.

Все дальше в своих поисках идеальной формулы кубизма уходил Пикассо, пока его картины не стали напоминать непонятную монохромную массу, с выпирающими гранями и состоящую из осколков предметов, о назначении которых можно только догадываться. Любая истинная фактура категорически отвергалась художником, и все изображения скорее напоминали выдолбленный в камне барельеф, чем картину.

Даже для сведущего в искусстве человека портрет новой возлюбленной ‒ Марсель Умбер, «Женщина с гитарой» (Femme A la guitare) ‒ будет мало чем отличаться от «Бутылки рома» (Le bouteille de Rhum).

Что произошла очередная «смена оружия», Пикассо заметил в 1912 году, всего через два года после возникновения нового, придуманного им, направления. Слишком явная связь с абстракционизмом вовсе не льстила художнику, и он пошел на новые ухищрения, чтобы выделиться. В бой отправились вполне реалистичные детали — обрезки газет, картона, шрифты, даже алюминиевые ложки. Все эти говорящие атрибуты восстанавливали связь с реальностью и в то же время составляли для зрителей некие ребусы.

Они лишь намекали на смысл, но не раскрывали его полностью. Нотные листы, дольки лимона, капли воска — несоединимое все же соединялось на полотнах Пикассо и производило совершенно новую художественную реальность, но с маленькими якорями в реальности настоящей. Направление получило имя «Синтетический кубизм» и было отмечено также тем, что впервые в художественном искусстве шрифт стал равноправным участником композиции.

В 1914 году грянула Первая мировая война, но Пикассо, все еще проживавший в Париже и не имевший французского гражданства, мобилизован не был. Для него конец 10-х ознаменовался новым увлечением — сценографией, и новой женщиной — балериной Ольгой Хохловой. Художник, всегда тяготевший к новым формам и выражениям, быстро втянулся в предложенную ему работу для «Русского балета Дягилева».

Чем скандальнее постановка обещала быть, тем сильнее разгоралось любопытство Пикассо, а когда она с шумом проваливалась на первом же показе, он и вовсе ликовал. Дягилев так же был в восторге: ничто не привлекает внимание так, как деморализация общества в период войны. Критики называли Пикассо «геометрическим мазилой» и «пачкуном», но русский балетмейстер не желал расставаться с ним еще следующие десять лет.

Сам же художник обратился к несвойственной для себя манере не только творить, но и жить. Русская жена, привыкшая к образу жизни в окружении хрустальных люстр и черных фраков, рассматривала Пикассо как забавный аксессуар, которому стоит лишь добавить немного лоска. Он был вынужден соответствовать: ходить на костюмированные балы, укладывать волосы и выправлять осанку для газетных фотографий, посещать светские рауты и вести чинные беседы с деятелями балетного мира. Ольга воротила нос от чуждого ей кубизма и требовала рисовать ее узнаваемо: искусство должно быть респектабельным, и никак иначе. Все следующее десятилетие Пикассо писал в классицистической манере — достаточно традиционно и фигуративно для общества своей жены.

«Хотя в глубине души он не любил социальные предрассудки подобного рода, какое-то время они соблазняли его, и брак с Ольгой в известной мере явился уступкой этому соблазну», — позже писала одна из женщин Пикассо в своей автобиографичной книге.

В 1921 году у пары родился сын, и тема матери и ребенка, знакомая художнику еще со времен «Голубого периода», приобрела новую трактовку. Пикассо стал охотно сравнивать женщину с источником жизни, впервые в своем творчестве он дал ей пышные формы античной матроны и красивое лицо.

Впрочем, на этом положительное влияние Ольги себя исчерпало. Она не жалела сил на то, чтобы заставить Пабло вести нормальный, то есть более буржуазный образ жизни, и очень скоро ему опостылела.

С разладом отношений с женой в картины Пикассо вернулась агрессия, особенно по отношению к женским фигурам. Ольгу он изображал не иначе как монстром с искореженными частями тела, абсолютно неузнаваемую и уж точно совершенно не красивую.

Период популярности сюрреализма в Европе обернулся для Пикассо в полной мере истеричным временем: Ольга кричала и сыпала обвинениями целыми днями, брак стремительно катился под откос. Образы на картинах были раздутыми, бесформенными, абсурдными, а тема любви ‒ жестокой и насильственной. Порой только по уцелевшим элементам реальности можно догадаться, что художник хотел показать. Зубы наверняка свидетельствовали о человеке, а о женщине — почти всегда грудь, хоть и разнесенная по разным углам полотна.