Живопись пейзажиста Бато Дугаржапова тиха и прозрачна, как августовский вечер после жаркого дня. На его полотнах — гладь озер с дрейфующими парусниками, утренняя дымка над молчаливыми полями, послеобеденное затишье на террасе у моря. В них торжествуют красота, гармония и наслаждение. Едва уловимые границы воды и воздуха, домов и деревьев, пляжных зонтиков и белых скатертей сливаются воедино, изящно балансируя на границе импрессионизма и абстракционизма.
Его творчество признано и очень любимо зрителями: подтверждение тому многочисленные выставки и награды. А сам Бато имеет звание одного из известнейших импрессионистов России.
Корреспонденту Artifex Анастасии Теплицкой выпала возможность поговорить с Бато Дугаржаповым о составляющих гармонии в искусстве и душе художника, а также выяснить, почему незаконченность — это хорошо.
Artifex: Я знаю, что вы родом из Забайкалья, но живете в Москве уже много лет. Дала ли вам Москва шанс полюбить себя?
Третий Рим равнодушных не знает, его любят или ненавидят. Мои отрочество и юность были посвящены учебе в Москве и захватывали времена СССР с его солнечными майскими днями, безумными зимними закатами и друзьями на всю жизнь. Счастливые воспоминания и грусть по столице, видимо, означают влюбленность. И чем дальше, тем отчетливее видно то ушедшее время с неприхотливыми строениями Замоскворечья, Третьяковкой, набережными. После учебы в 1992 году я уехал в родное Забайкалье, а друзья остались здесь. Временами они вызывали меня на выставки. Но жизнь закрутилась, родился сын. Многократно ездил в Москву по полгода из-за подготовок к выставкам — писать и оформлять тогда приходилось почему-то долго. Технологии слабые, станков не было, рамы строгали вручную. Так сердце и прикипело к городу навсегда.
Artifex: Переезд в Москву повлиял на ваши отношения с творчеством?
На мой взгляд, творчество зависит от многих факторов, и чем стеснённее обстоятельства, тем круче. Допустим, нет мастерской, тогда художник пишет на кухне или в каморке, которую определила семья, а ещё лучше − на свежем воздухе, без стен, под естественным освещением. И это плюс, когда художник попадает в гущу художественных событий, что произошло со мной в 1999 году. Я с семьей временно метнулся в Москву в связи с росписями в храме Христа Спасителя. Годовой переезд из временного превратился в постоянный, и вернуться уже не было никаких сил. Главное — это то, что для творчества была открыта дорога. Выставки, путешествия, друзья. Накаты выставок требовали постоянного пополнения коллекции, поэтому писалось хорошо и бодро. Молодость, сила и энергия. То, что стилистически выстраивалось в Суриковском институте, притухло, и свежий ветер импресьона захлестнул мое творчество.
Artifex: На некоторых ваших картинах заметно, что мазки выразительные и экспрессивные, а на других — мягкие и осторожные. Это связано с сюжетом картины или с вашим мироощущением в данный момент?
Это для создания полного диапазона воздействия. Приводим в действие все октавы! Используются преимущества прозрачности и густоты. Мажорность внутреннего состояния или крик души.
Artifex: Важна ли вам «обратная связь» со зрителями/посетителями/покупателями? Или вы обитаете в своем замкнутом мире?
Любая оценка складывается в определенный ящичек на полке, и когда чаша переполняется, художник преображается. Наши души тщеславны, и отрезвляющее лекарство необходимо как воздух. Многие художники не любят замечаний, они тут же начинают рвать тебя на куски или вообще не слышат. Соответственно, творчество таких ребят находится в одной точке − точке самовлюбленности. Обратная связь инициирует развитие.
Artifex: Но в определенной мере всем художникам присуще тщеславие. Вряд ли найдется один, который скажет, что рисует посредственно.
Есть такой художник, и зовут его Валентин Серов. Остальным присуще тщеславие.
Artifex: В одном из интервью вы говорили, что законченность в искусстве ведет к омертвению. Вы замечаете изменения в своем стиле?
Да, замечаю. В работах тянет к зелено-синеватому, не знаю почему. Мне кажется, если добить вещь до конца, то есть вероятность подняться на ступень выше. Незаконченность идентична недосказанному, она позволяет домыслить. Это привлекает зрителя к беседе.
Artifex: Однажды вы также сказали, что эклектика вас совсем не радует, но в то же время вы утверждаете, что и законченность стиля не является чем-то положительным. Где же тогда баланс?
В эклектике, при всей ее деструктивности, есть заряд к новому движению. А законченность выявляет стиль или дает до конца услышать фразу. То есть это вам выбирать — услышать фразу до конца или домыслить прервавшееся предложение.
Artifex: Современное искусство сейчас во многом построено на скандале. Я догадываюсь, что вы не тот, кто стал бы этому поддаваться, но все же чувствуете ли вы какое-то моральное давление?
Скорее, обратное. Часто это, как логически вытекающее обстоятельство. Особенно когда ты зажат в неестественные рамки. Это как в хрущевке в четырехметровой кухне строить мебель — мысль бьет ключом. То есть то, что должно по логике случиться, — это нормально. Ненормально искусственное нагнетание ситуации, вранье, подставы, раскручивание имени.
Artifex: В наше время многие виды искусства оглядываются назад. Художественное искусство стремится к абстрактности, снимается множество черно-белых фильмов при наличии обширных технических возможностей. «Полароиды» снова возвращаются в моду. Как по-вашему, это от ностальгии? Неспособности придумать что-то свежее? Или у этого другие причины?
Это закон ухудшения вкуса толпы, тем более в мире наживы. Черно-белое и остальные пункты составляют группу сопротивления. Это закономерно, когда мир падает в пучину безвкусия и мрака по принципу соотношения золотого сечения (пять частей к трем). Чего-то должно быть больше и меньше, при полном равновесии теряется гармония. Если добро из трех частей, то оно концентрированно, а если из пяти, то разжижено. В данном случае добро разлито в мире из трех частей. А возвращение «Полароидов» говорит о том, что мы движемся по спирали.
Artifex: Бато, пообщаться с вами было для нас большой честью и удовольствием. Благодарим за уделенное время.