На вопрос «Почему ты стал играть медленные баллады? Не слишком ли резкая смена имиджа?» Джон Колтрейн (John Coltrane) ответил «Будешь смеяться, чувак, но я испортил единственный мундштук, на котором мог играть быстрее…».
И прежде чем что-то рассказывать об этом музыканте, я предлагаю вам послушать веселую песенку My Favorite Things из замечательного фильма «Звуки Музыки» 1965 года в исполнении актрисы Джулии Эндрюс.
А теперь вот эту «веселую» мелодию из замечательного альбома Джона Колтрейна My Favorite Things 1965 года.
Нет. Совпадения быть не может. Джон Колтрейн взял шутливую песенку из оскароносного голливудского фильма и превратил ее в величественный темный вальс, молитву в стиле фри-джаз.
Эта композиция в одночасье сделала его одним из самых запрашиваемых джазовых музыкантов своего времени, легендой и примером для современников и будущих поколений музыкантов. Но как же так? Выехал на популярности голливудского хита?
А вот взгляните – это икона Джону Колтрейну.
В Калифорнии люди на полном серьезе ходят в африканскую православную церковь гавритов имени небесного покровителя Джона Колтрейна и устраивают литургии под его музыку. Они сошли с ума? А что, кстати, за музыка, под которую они молятся? Love Supreme, в переводе - «Вселенская любовь». Это уже хоть как-то прилично, все-таки Христианская церковь тоже за любовь… Но Джон Колтрейн, христианин при рождении, употреблял героин, женился на мусульманке, увлекался индуизмом, буддизмом и вуду… как-то не кошерно! Послушайте Love Supreme.
Стиль Колтрейна называли «сердитым». Даже в самой романтичной балладе он звучал так, словно сидел в подвале с пакетом на голове, и единственной возможностью не умереть от удушья было - дотянуться до саксофона, порвать пакет зубами и дышать через инструмент.
И он научился делать это так же естественно и дико, как выбравшийся на свет новорожденный младенец.
А после, в интервью, оказывался дружелюбным, мягким и спокойным молодым человеком.
«Я верю, что люди могут и должны достигать лучшего, на что способны. По крайней мере, я хочу именно этого. Каким путем я этого буду достигать? Конечно, через мой инструмент, саксофон. Какой будет эта дорога? И рад бы сказать, да не могу… Знаю только, что добро приносит только добро, вот и все…»
Он принадлежал к единицам исполнителей, которые способны играть соло дольше минуты без потери концентрации, стиля и мощи. Саксофонисты вообще горазды «запиливать» черт-те что по полчаса. Но единственный, кого при этом не хочется переключить на Джона Колтрейна для злорадного сравнения, – сам Джон Колтрейн.
Ради того, чтобы оставаться великим на сцене, в течение 40 минут не отнимая губ от мундштука, Колтрейн упражнялся по 12-15 часов в сутки, падал в изнеможении и делал так каждый день на протяжении десятилетий.
Джон родился 23 апреля 1926 года в городе Хэмлит, штат Северная Каролина. Умер 17 июля 1967 года. Отец - портной, но большой знаток и любитель музыки… короче, биографию я бы все равно составлял из фактов, нарытых в чужих трудах. Давайте импровизировать. Джон был дважды женат, избегал политики, через слово говорил «чувак», избавился от героиновой зависимости и через три года умер от рака печени. Его обвиняли в том, что он играл на тенор-саксофоне, чтобы не вступать в конкуренцию с Чарли Паркером, который выжал из альт-саксофона больше, чем большой взрыв из вселенской пустоты. А пластинки Колтрейна ставят в церкви для четкой связи с Богом, так что тут - 1:1. Вернемся к героину.
Реально страшно то, что во многих джазовых клубах в 50-х музыканта не брали в оркестр, если он не сидел на нем. Вроде как, наркоманы играли лучше. И многие действительно плохие музыканты, вместо того чтобы увидеть на трезвую голову свою сценическую несостоятельность, подсели на героин и, витая в облаках, теряли жизнь, чувствуя принадлежность к закрытому клубу «настоящих джазистов». Нет сомнений - Джон Колтрейн стал бы великим и без наркотиков, тем более - тяжелых. Грустно, что его сотрудничество с лучшими коллективами тех времен было краткосрочным, и руководители оркестров с сожалением расставались с лучшим саксофонистом, чтобы поддерживать темп выступлений.
И все же есть некий странный ракурс, глядя с которого кажется, что героиновая зависимость Колтрейна принесла ему пользу. Из-за героина его выгоняли из одного места - и тут же брали в другое. И по какой-то странной логике, каждый новый оркестр оказывался единственно возможным во времени и пространстве творческих исканий Колтрейна.
Перечислю главных «учителей» Колтрейна в хронологической последовательности: Уэбб, Колакс, Гиллеспи, Ходжес, Майлс Дэвис, Телониус Монк. Кстати, с Майлсом Дэвисом Колтрейн записал в 1959 году самый продаваемый в истории джазовый альбом Kind of blue.
Обычно Дэвис играл первое соло, как бы настраивая остальных музыкантов. В итоге все соло звучали в стиле Дэвиса, и композиция получалась стилистически выверенной. Дэвис обладал огромным авторитетом в мире музыки, был самым финансово успешным в те годы, он мог одним своим словом поднимать и топить чужие карьеры. Но сколько бы он ни выгонял Колтрейна из оркестра, потом все равно звал обратно. Потому что… послушайте соло Колтрейна. Как настоящий экспериментатор и авангардист, Майлс Дэвис чувствовал, что рядом с ним происходит глобальный сдвиг. Как Чарли Паркер на заре би-бопа, Колтрейн в эпоху хард-бопа показал миру концептуально иной подход. Он не просто играл по-своему - в альбоме Майлса чувствуется сильное влияние его стиля.
Вот еще видео, композиция So What из того же альбома.
За два года до записи Kind Of Blue, в 1957 году, Колтрейн записал альбом Blue Train. И уже тогда было понятно – с кем бы Джон ни играл, он всегда будет звучать по-своему. Уже здесь слышны нотки модального фри-джаза, которому предстояло перевернуть мировую музыкальную индустрию от джаза до хэви-металл.
Послушайте, например, группу The Doors… О да, Моррисон и Манзарек были не просто поклонниками Колтрейна, они на всю катушку использовали его методы и наработки при написании песен и аранжировок. Вспомните хотя бы своеобразную мантру Моррисона «Убить отца, трахнуть мать», которую он повторял раз за разом, приводя концертный зал в состояние транса. И мантру «Вселенская любовь», которую Колтрейн повторял по слогам на языке саксофона, барабанов и даже проговаривая словами в композиции Love Supreme.
Послушайте композицию Blue Train из одноименного альбома. В ней вступление к основной теме, возможно, самое выразительное и атмосферное в истории… вообще джаза.
Переходя из оркестра в оркестр, Колтрейн прошел тропой от классического джаза до самых дальних рубежей, оказался за гранью какофонии, подчинив себе звук. Есть желание сравнить Колтрейна с Поллоком, который вывел в мейнстрим абстрактный экспрессионизм в живописи, но это будет не совсем верно.
Импровизация Колтрейна – не сиюминутное состояние без границ, он играл в группе, а значит пребывал в трансе одновременно с абсолютной сосредоточенностью на окружающем мире: в джазе далеко не уедешь, если не обращаешь внимания как минимум на музыкантов и их состояние. Стоит заиграться, уйти в себя и тут раз! Телониус Монк за роялем подсекает тебя неожиданным аккордом и ты зависаешь в пустоте, растерянный и бесполезный, пока вся остальная группа и слушатель уносятся в даль.
Каждый новый оркестр отличался от предыдущего расширением границ музыкальной гармонии. В итоге Джон пришел к модальному джазу. Образно говоря, от Дюка Эллингтона - к Телониусу Монку. Суть «модального джаза» сводится к построению мелодии и музыкальной темы в рамках конкретного музыкального лада, например, миксолидийского, дорийского, пентатонического. При этом вся последующая импровизация подчиняется не гармонии, а выбранному ладу европейского или не европейского происхождения.
Быть интересным, играя такую музыку, – значит быть гением. Обычно это именно какофония, но у Джона за плечами были десятки тысяч часов практики игры на инструменте. Он выработал интуицию и мастерство, позволявшие ему находиться одновременно в двух состояниях, которые и отличают настоящего гения. Он был максимально открыт окружающему миру, но все свои чувства и переживания выражал не хаотически, как сумасшедший, а через конкретный портал – через свое ремесло. Суть его 10-15-часовых ежедневных занятий сводилась к тому, чтобы настроить весь свой организм, движения пальцев, дыхание, мышление так, чтобы окружающая действительность, грезы и воображение свободно протекали через его сознание, а оно, в свою очередь, пропускало все это через тело и, далее, без искажений, - через саксофон.
Поток сознания без логики и разума. И, в то же время, этот поток шел конкретным курсом - Джон контролировал свой транс посредством композиции. Постоянно находясь в поисках нового звука, изучая музыку индийских дервишей, ирландские баллады, черпая вдохновение со всего света, он не терял связи с афро-американским фольклором. Его стиль - экстатическая речитация негритянского проповедника - это и спиричуэлс, и соул-госпел, и шаут-блюз, имитирующий крики работяг на полях плантации.
Джон использовал непрерывную ритмическую пульсацию, импровизировал, по сотне раз проигрывая одну и ту же тему чуть с другого ракурса. Словно проповедник, произносящий «религиозным списком» все имена Святой Девы Марии - Богородица, Царица Небесная, Дева Мария…- на неизвестном прихожанам мертвом языке, Колтрейн входил в транс и вел за собой слушателя, импровизируя бесконечное множество имен бога на языке музыки.
Колтрейн искал «канал» связи с вселенской любовью и использовал героин. Но, только пройдя все указанные выше оркестры и поборов болезнь, он, помня нужное состояние безмыслия, сумел вернуться в него без применения наркотиков и записать свои лучшие альбомы. Как истинный шаман, которому спустя годы практики больше не нужны галлюциногены для вхождения в транс.
Оказалось, что для связи с космосом Джону нужен не шприц, а саксофон. Космос входил в Джона беззвучно, а выходил воздушными потоками, вибрирующими в медной трубке.
Ему помогла вера. Не какая-то конкретная. Джон верил в единство всех религий, искал безусловной духовности.
Джону помогла вера, но к героину это отношения не имеет. Как это часто бывает, перестать валять дурака его убедила женщина. Его жена Найма была новообращенной мусульманкой. Джон любил Найму и ее сына от прошлого мужчины принял как своего. Но вера в «единство всех религий» - штука непростая…
Одновременно с Наймой у Джона была вторая женщина, Элис. Элис увлекалась индуизмом. Джону индуизм тоже нравился. У них было двое сыновей. Спустя восемь лет брака Джон ушел из дома, взяв с собой только одежду и саксофон. В 1965 году Джон и Найма развелись. Он говорил ей:
«Найма, я собираюсь измениться. Хотя я смогу это прочувствовать очень глубоко, но это больно, и я не переживу это еще как минимум год…»
Не то чтобы Джон предпочитал индуизм мусульманству. Просто одна женщина нравилась ему больше другой. Хотя даже в этом случае, как и с оркестрами, можно усмотреть схожую логику. Джон искал в людях учителей. И будучи ведущим мужчиной в семейных отношениях, он одновременно был их учеником в духовных практиках.
«90% моей игры будет молитвой за нее…»
Это Джон про бывшую жену Найму после развода. И слова Джона Колтрейна о 90% молитвы за конкретного человека, которые он произнес, будучи уже абсолютно свободным от наркотиков, – это, как мне кажется, точная цифра, которой можно доверять. Ведь именно Найма научила его медитации, вдохновляла бороться за свое здоровье и свободу играть музыку, когда хочется, а не когда есть деньги на дозу.
В 1960 году, через две недели после участия в записи альбома Kind Of Blue, Колтрейн записал Giant Steps, главный жанро-определяющий альбом в стиле фри-джаз. Одна из входящих в него композиций – пронзительно нежная Naima. Колтрейн начал молиться за Найму еще задолго до развода. Сложно представить, что можно молиться сильнее.
Вообще, слушая музыку Колтрейна, не думаешь о религии. То есть музыка строится на ладах, один и тот же аккорд может пульсировать бессменно целых 16 тактов, словно ритм шаманского барабана. Импровизация кажется сжатой в точку - и в то же время безграничной, словно религиозный экстаз. Но если внимательно слушать и перестать думать – эта музыка поднимает некое глубоко запрятанное социальной игрой первобытное чувство. Естественная сексуальность, не подавленная зависимостью от чужого одобрения. Непрекращающаяся пульсация. Мужчины и женщины. Танец выживания, сладостной борьбы со смертью - и никакого стыда.
Как говорил шаловливый старикашка из фильма Гэрри Маршалла «Френки и Джонни» (1991), обращаясь к симпатичной официантке в закусочной, «в моей молодости у нас был только один наркотик…»