В конце 2016 года не просто обновлением, а скорее ребрендингом театра «Модерн» занялся Юрий Грымов. За его плечами опыт кинорежиссера и клип-мейкера. Artifex изучил обновленную площадку изнутри и ее репертуар на примере трех постановок.
Из «ять»
Белокаменный особняк в духе неоклассицизма был построен в 1911 году для Хлебной биржи. После октябрьских событий в нем выступали Ленин и Свердлов, а позднее зазвучали голоса юных пионеров, и стены здания впитали дух революционности, новаторства и молодости.
В 82-ом пионерам дали новый дворец, особняк начал ветшать, до 1987 года никто не искал ему какого-либо применения. Но энергичные молодые люди, выпускники 1986 года театрального училища имени Щепкина решили организовать там театр. Возглавила этот процесс Светлана Врагова, которая к тому времени уже поставила несколько спектаклей в разных театрах (Московском драматическом театре имени А.С. Пушкина, Кировском театре юного зрителя и Новом драматическом театре В.В. Ланской). Так появился Московский театр-студия на Спартаковской площади.
«Дорогая Елена Сергеевна» в постановке самой Светланы принесла площадке известность сначала в Москве, а затем в Югославии и США, куда актеры поехали с гастролями. Спектакль об учениках школы, лишенных «советского детства» и попавших в мир бюрократии, оказался точным попаданием в течение надвигающейся перестройки.
К 1994 году площадка получила название «Модернъ», что точно отражало ее репертуар. Постановка «Катерина Ивановна» по пьесе Леонида Андреева шла около 20 лет! Созданная еще в 1912 году, она спустя век оказалась актуальной во время перестройки. Не могло такого не случиться с сюжетом, написанным в условиях, когда менялись устои, моральные принципы, вся страна. И все эти потрясения нашли отражение в истории одной рушащейся семьи. Дух эпохи модерна стал визитной карточкой площадки.
В 2016 году художественным руководителем театра «Модернъ» стал Юрий Грымов. С его приходом с вывески и афиш пропала буква «Ъ», а в театре изменилась концепция. Модерн подразумевает современность, а не отражение эпохи, в которой бытует «Ъ». Символом театра стала звезда как собирательный образ авторского ощущения мира, пространства и времени. Собственно, «собираются» здесь постановки на 70 процентов современные и на 30 — классические.
У Юрия Грымова, безусловно, есть опыт создания брендов. Это понятно не только по изменившемуся «Модерну», где теперь есть новое оборудование, живая музыка по вечерам и дресс-код. В шлепанцах, и вообще в открытой обуви или шортах приходить на спектакль не стоит. Впрочем, дресс-код не очень строгий — это smart casual или after five, что допускает классические джинсы и повседневные платья.
Юрий больше известен как создатель множества рекламных роликов для ряда известных фирм (МТС, Sony, Siemens и т.д.), клип-мейкер и кинорежиссер. Он снимал видео для «Ночных снайперов» («Оченьхотела»), Uma2rmaH («Кино») и даже Аллы Пугачевой («Сильная женщина»). Кстати, последний клип снят за два года до кинодебюта Юрия. В 1998 он закончил работу над фильмом «Му-му» по произведению Ивана Тургенева. И это далеко не единственное новое прочтение классики в его творчестве. В 2016 году на экраны вышел фильм «Анна Каренина. Интимный дневник» по мотивам романа Льва Толстого, а в 2017 — «Три сестры» по одноименной пьесе Антона Чехова. Таким образом, отточив умение создавать яркие эффекты во время съемок клипов и раскрывать сюжет в полном метре, Юрий пришел к выводу, что в театре можно ничуть не меньше. Там, по его мнению, ситуация более здоровая, в то время как кино стало «фастфудом».
«На дне» ли?
И в театре классику Юрий не бросил. Уже год в «Модерне» идет постановка «На дне» по произведению Максима Горького. Перед просмотром пьесу рекомендуется перечитать, хотя ни сюжет, ни текст не были изменены, лишь в некоторых местах есть сокращения. Зато как и в фильме «Анна Каренина. Интимный дневник» действие перенесено в современную реальность. Об этом зрителю сразу намекает стенд с изображением двух модно одетых молодых людей, каждая деталь костюма которых имеет рядом запредельно высокий ценник.
На роскошных диванах сидят люди со смартфонами, делающие селфи и переписывающиеся в чатах — и это не о зрителях. Хотя и те будто в ответ с театральных кресел снимают актеров. Возникает вопрос: что же это за место. Загородный дом, снятый компанией обедневших жителей Рублевки? Или какой-то салон? У персонажей горьковской пьесы не было возможности выбраться из ночлежки просто потому, что им больше жить негде. А здесь можно предположить, что люди, почти ненавидящие друг друга, готовы жить в тесной клетке, но чтобы она была из чистого золота. Как бы там ни было, перед нами все те же вечные Барон, Бубнов, Клещ и другие. Каждый образ приобретает новое прочтение, хотя, по сути, поменялась только локация.
Например, Настя – в оригинале девушка с пониженной социальной ответственностью – предстает в образе модной, как сегодня говорят, insta-девочки. Но она живет все той же выдуманной жизнью, где в один вечер случается вечная любовь с Раулем, а через неделю – уже с Гастоном. Настя у Грымова тоже читает книги о любви — ведь надо же откуда-то брать красивые цитаты для историй в социальных сетях.
Или вор Васька Пепел, в кожаной куртке из 90-х, с огромным гербом России, вышитом пайетками на спине. Только вряд ли теперь он крадет что-то у обычных прохожих. Судить об этом можно по его покупателю, одетому в костюм со значком, так напоминающим депутатский. Это все тот же Медведев Абрам Иванович, дядя хозяйки условной «ночлежки». И когда в разговорах ее обитателей речь заходит о «рубле», зритель, конечно, понимает, что это не железная монета, потому что сами часто рублями называют тысячи.
Вторая, кстати, вещь, которая иной раз ставит в тупик — это некоторые фразы, не используемые наше время. Такой диссонанс вызывает двойственное чувство. Сам факт того, что текст не был изменен вообще, но при этом обнаруживается столько попаданий, вызывает удивление. Причем попадания происходят с самого начала. Например, вдова Квашня, рассуждая о возможности выйти вновь замуж, говорит, что не пойдет даже за «американского принца», или называет японское блюдо гёдза обычными пельменями, как мог бы сделать любой современный человек.
В постановке нет такого градуса уныния и трагизма, какой присутствует в темной, грязной и сырой ночлежке Горького. Вместо этого в ней царствуют безумие, фальшь и сумбур. Постоянно к месту и не к месту сыпется сверкающее конфетти. Огромное яйцо Фаберже, на котором время от времени сидят персонажи, подчеркивает эту фальшь и добавляет комичности действию. Люди слепы не от темноты безысходности, а от блеска мишуры. Именно это гротескно показывает Юрий Грымов.
Эпицентром притяжения фальши становится Лука. Вы вряд ли сразу узнаете его на сцене. Вместо древнего старика-путника, зритель видит молодого парня. Он знает все о духовных практиках, йоге, методах работы над собой — в общем, идеальный коучер, тренер, а проще – мошенник, готовый за деньги предоставить вам дозу «мудрости». Оригинальная сцена, где Лука жалеет умирающую Анну, в постановке Грымова превращается практически в фарс. Молодой «мудрец» говорит заученными фразами и только для того, чтобы что-то говорить, по привычке. Но даже за такого «учителя» местные жители готовы ухватиться, и не только от глупости, а потому что другого просто нет – вокруг сплошная блестящая мишура. Лучше заняться медитацией, чем слушать, как хозяйка «золотой клетушки» Василиса в очередной раз бьет свою сестру Наташу.
Помимо разговора обо все еще актуальных спустя столетие пороках и фальши, в пьесе звучит тема влияния на людей социальных сетей. Во время решающего разговора Наташи и Васьки Пепла внезапно начинает звучать мелодия телефонного звонка, она возвращает героев из пространства возникшей человеческой искренности обратно в реальность. Еще более показательно то, что Анна перед смертью последние силы тратит на то, чтобы разбить звонящий телефон и тем самым окончательно вырваться на свободу.
О дивный новый театр
Тема раскрыта и в постановке «О, дивный новый мир» по роману-антиутопии Олдоса Хаксли. Именно с этого спектакля открылся заново «дивный новый мир» театра «Модерн» в 2017 году. Заявка столь же серьезная, как некогда «Дорогая Елена Сергеевна» для только что открывшегося 30 лет назад театра «На Спартаковской».
В России это первый спектакль по роману. В текст были внесены достаточно значительные изменения. Именно поэтому перед просмотром необходимо прочитать роман, что поможет оценить новшества, введенные Грымовым. По сути, это тоже не пересказ текста, а его новое прочтение.
В пьесе вместо Форда — Цукерберг, начало новой эры — дата создания Facebook, а Главноуправителя называют не иначе как «Ваше цукербержество». Хаксли взял за точку отсчета создание автомобиля, который «посадил Америку на колеса», так как это было началом эпохи потребления и конвейеров. Грымов возвещает новое время зависимости от социальных сетей, где общение становится унифицированным. Хотя и у Олдоса Хаксли, и у худрука «Модерна» остается в повествовании все та же неизменная буква “F”, которой заменили когда-то христианский крест. Вряд ли Хаксли ожидал, что его пророчество будет настолько точным.
Опять в течение спектакля все персонажи делают селфи, не заходить в социальные сети более суток считается чем-то действительно странным, и люди внимательно следят за страничками друг друга. Венчает все это огромная рамка на портале сцены, созданная при помощи света, где мелькают названия популярных развлекательных интернет-платформ.
Кроме того свет создает фаталистичную атмосферу. Чего только стоит сразу же выкатывающаяся из-за кулис на зрителей светящаяся капсула. Да и вообще садиться в первый ряд лучше тем, кто любит острые ощущения: над вами может, громогласно произнося свою речь, нависнуть Главноуправитель, а могут посыпаться и книги из шкафа, который скрыт за одной из дверей. Кстати, «четвертая стена» в «Модерне» очень часто ломается, и чинить ее, видимо, не собираются.
Впрочем, декораций снова минимум. На заднем плане присутствует знакомый всем металлический профлист, который «украшает», как правило, особо безжизненные части городов, где ведется стройка или находится заброшенное здание. Самый главный элемент — громадная яйцевидная капсула, которая становится то средством передвижения, то инкубатором, а то и вовсе крематорием. Все это лишь подчеркивает идею унификации и «конвейерности».
То же самое можно сказать и о костюмах. Младшие особи «нового мира» ходят в одинаковых серых «пижамах» с чулками, подчеркивающими еще не сформировавшуюся сексуальность. «Детей» различить по полу помогает лишь цвет бантика сзади — стандартные розовый и голубой. Костюмы взрослых — более облегающие, выполнены по большей части в черно-белой гамме, как у мужчин, так и у женщин имеют множество прозрачных вставок, что тоже есть отсылка к эротизму в обществе. Все-таки здесь «все принадлежат всем».
Знаковой остается сцена смерти Линды, матери главного героя Дикаря. Ее организм, перенесший жизнь в резервации без достижений современной омолаживающей медицины, не выдерживает очередную дозу наркотика сомы, и она умирает. Линда становится учебным пособием для группы «детей», проходящих курс «смертовоспитания». Веселый урок сопровождается удивленными возгласами о том, как же женщина могла так состариться. Все оживленно делают с ней селфи, чего, конечно, не было в оригинальном повествовании.
Впрочем, отличается и концовка. Дикарь у Хаксли все же отдается в руки «дивного нового мира», приобщается к оргии, за что потом себя убивает. Джон в «Модерне» после знакомства с репортером слышит его историю о том, как работника СМИ грозятся отправить «на переработку» за отсутствие сенсаций. Казалось бы, Дикарь, наконец, встретил человека, который испытывает хоть какие-то эмоции, кроме влечения и удовлетворения. Репортер страдает и плачет, что не естественно для остальных. Думаете, Дикарь предложил уйти с ним? Нет, он предлагает репортеру сделку, обещает сенсацию, если тот придет к нему в нужное время. И журналист приходит как раз в тот момент, когда «мистер Дикарь» совершает самоубийство, продлив тем самым существование винтику-репортеру этого конвейера. Настоящая трагическая смерть, а не в стенах госпиталя, как у всех жителей, воспринимается так же весело и сопровождается очередью выстроившихся сняться рядом со странным мертвецом.
Кино - театр
Кстати, о смерти, жизни и театре. В 2019 году состоялась премьера спектакля «Ничего, что я Чехов?». В Год театра рассказать о судьбе племянника Чехова, у которого, как и у его учителя Станиславского, есть своя система актерского мастерства — как нельзя кстати. Кроме того, спектакль рассказывает о судьбе его первой жены — государственной актрисе Третьего Рейха, по разным легендам и домыслам бывшей агентом трех разведок.
Сухие строчки об этих людях, взятые из энциклопедий, оживают под воздействием ярких эмоций. Автор Екатерина Нарцизова-Шипунова изучила многочисленные дневники, мемуары и документы, чтобы создать свой текст. Долгое время никто не понимал, как ставить эту пьесу, но Грымов нашел подход.
Декораций вновь минималистичны — здесь это черные кубы, которые чаще всего сами актеры и переносят прямо на сцене, моделируя пространство и словно саму жизнь. Опять много значит свет. Практически нет костюмов — большинство актеров в обычной черной одежде. Ничто не отвлекает внимание зрителей от тех эмоций, которые рвутся со сцены в зрительный зал. Это очень похоже на постановку-монолог, только главных актеров здесь все-таки два, и играют их четыре человека. Ольга и Михаил — как «становление» и как «эпоха».
«Становление» рассказывает историю до Второй мировой войны. В 1912 году Станиславский пригласил Чехова в Московский Художественный театр. Здесь можно увидеть, как молодой Михаил разговаривает с коллегами: обсуждают «какого-то» Ульянова из Казани, говорят о Жене Вахтангове и сплетничают о «куколке» Ольге.
Ольга — это племянница супруги Антона Павловича. Девушка заинтересовалась актерской карьерой, и отец отправил ее к своей сестре, которая играла в Московском Художественном театре. Там Ольга и встретила первого мужа. «Венчались между утренним спектаклем и вечерней репетицией», — говорит Михаил Чехов со сцены. Они были вместе около трех с половиной лет, но на этом их история не заканчивается. Здесь связь иного рода — кино и театра.
А дальше была война и революция. Зритель не увидит того самого «какого-то Ульянова», ему не покажут бравых солдат и марши. Произойдет другая битва. Ольга везет еду для голодной дочери. Ямщик решает срезать, и они проваливаются под лед, который изображен на сцене при помощи света. Внезапно сцена погружается в темноту. Остается лишь героиня, и она воет вместе с волками от бессилия. Именно тогда она дает себе обещание никогда не быть голодной.
В 1920 году героиня переезжает в Германию. Оказывается, что Ольга не годится в продавщицы, но достаточно хороша для кино. Хозяин магазина, который предлагает ее свести с кинорежиссером, попутно складывает ящики. Ольге хотелось бы попасть в этот «уклад» жизни, но внезапно свет снова гаснет. Остается лишь луч, как от синемаскопа, ящики уносят, с потолка выдвигается металлическое крепление для света, какое есть на каждой киностудии, и девушка оказывается в мире кино.
Михаил покидает театр, решив, что высшее проявление любви к нему — это способность уйти. В 1928 году он уезжает тоже в Германию, раздумывает над созданием своей студии. Становление и эпоха сталкиваются на сцене, буквально — то ли на пляже, то ли на залитой солнцем улице. Зритель видит актеров, заканчивающих реплики друг за друга. Именно здесь совершается окончательный переход к «эпохе», когда Ольга рассказывает о своем удивительном «учителе» по ораторскому искусству и становится той самой «государственной актрисой Третьего рейха». Темнота, звук сирены и луч света, как от прожектора.
«Эпохальная» Ольга сидит и переводит то, о чем говорит с ней Гитлер. Единственное, что смущает сразу — это микрофон на столе. Внезапно главная актриса Третьего рейха перестает говорить, появляется Лаврентия Берия. Ольга продолжила речь лишь после его обещания, что она вернется в Германию целой и невредимой и ей будет, чем кормить семью. Вновь под страхом смерти она исполнила свое обещание самой себе — не быть голодной. После ее ухода Лаврентий Берия громогласно возмущается по поводу того, что за 30 лет не было ни одного приличного спектакля, нет новых форм. На сцену выходят люди с красными флагами, звучит советский марш — начинается эпоха соцреализма.
Михаил уже давно работает в Голливуде и действительно дает уроки «кому придется». Он говорит с Мерлин Монро, своей знаменитой ученицей. Актриса рассказывает ему о том, как она одинока и что мать ее не любила. А он высмеивает ее стихи о самоубийстве, потому что нельзя быть влюбленной в свое тело: «Смерть приходит раньше старости, если всецело увлечен игрой», — объясняет учитель. Важно уметь лишь стать горячей слезинкой, замершей в уголке рта, если это нужно, перевоплотиться во что угодно.
И Ольга перевоплощалась много раз, чтобы выжить. У нее своя крупная косметическая компания, дом и все, чего она хотела. На сцене выстроена из кубов как бы вся ее жизнь. Только Ольга одинока — ее дочь погибла в авиакатастрофе, она сама умирает от рака мозга. Героиня берет гранитный камень и вставляет его в конструкцию своей жизни. Рядом с ней только ее воспоминание — тот роковой день, когда ямщик с лошадью провалился под лед. Опять же буквально, Денис Панкратович, хотя и без лошади, но появляется на сцене. Ему она говорит: «Я лежу в хорошей спальне, и у меня рак мозга — мне ничего не нужно».
Так заканчивается эта постановка-монолог двух героев. Стоит отметить, что она очень кинематографична. Только здесь вместо смены кадра — темнота. Тревожная музыка, звуки маршей, сирены создают напряжение между словами артистов. Каждый «кадр» выстроен до мелочей.
Актуальность постановки — во взаимовлиянии театра и кино. Сюжет рассказывает, как театральный актер обучает звезду американских фильмов Мерлин Монро, а юная артистка МХТ становится популярной киноактрисой. Этот обмен опытом особенно заметен в наше время, когда художественным руководителем московской театральной площадки становится кинорежиссер. Или когда он прямо говорит актерам из своей труппы, чтобы они снимались в фильмах или сериалах дабы набраться опыта.
Новая сцена
Изменился не просто сам театр и его репертуар. «Модерн» способен поразить яркими спецэффектами современного зрителя, привыкшего к разноплановой киноиндустрии. К этому можно относиться по-разному. Кто-то скажет, что из-за этой пестроты спектакль выглядит дешево, потому что форма начинает преобладать над содержанием. А другой, получив заряд эмоций, посоветует своим друзьям именно эту площадку. Безусловно здесь другое: сложно отрицать, что это ново в театральной жизни Москвы, что это обсуждается, что о «Модерне» говорят, чего не было при другом худруке.
Зритель уже нормально относится к тому, что Анна Каренина становится современной девушкой в одной киноленте, или ее история изложена британским режиссером при помощи современных технологий в другой. Однако новое прочтение «На дне» или количество спецэффектов в постановке «О дивный новый мир» уже на театральной сцене еще порождают споры. Если когда-то кино училось у театра, что видно и в сюжете пьесы «Ничего, что я Чехов?», то сейчас они могут работать в паре. Именно это демонстрирует «Модерн». Не зря, наверное, фирменные звонки площадки звучат прямо в постановке, когда Михаил сидит с коллегами в Московском Художественном театре. Юрий Грымов будто прямо намекает на преемственность новых традиций, сложившихся за время совместного творчества кино и театра.
Кстати, на этом новшества не заканчиваются. Художественный руководитель рассказал о своих планах давать детские спектакли в виртуальной реальности. Кто знает, раз кино и театр смогли «сработаться», то, возможно, и эту «сцену» драматурги со временем освоят.