О квантовой механике Планка и о принципе «неопределённости» Гейзенберга Эйнштейн как-то сказал: «Эта теория напоминает мне состряпанный из бессвязных обрывков мыслей набор бредовых идей исключительно умного параноика». Приблизительно такое же ощущение осталось у меня после увиденного действа на сцене МХТ.
Но я не Эйнштейн и поэтому квантовую механику не могу назвать «набором бредовых идей», хотя всевозможного бреда на сцене хватало. Но этот бред лично мне очень нравился. Он мне, действительно, напоминал знаменитый «принцип неопределённости».
Многие выдающиеся учёные и философы всё ещё пытаются выяснить, какова природа реальности и какое её описание должно считаться осмысленным. Традиционная логика для этого понимания не подходит. Уже к началу 20-х годов прошлого столетия стало окончательно ясно, что достижения квантовой физики построены на зыбком фундаменте и не структурированы логически. В школе до сих пор рассказывают, что атом похож на миниатюрную Солнечную систему, в которой электрон вращается по орбите вокруг ядра. Эта модель атома была забыта. Согласно новой теории, зримого образа атома просто не существует.
В 1927 году Вернер Гейзенберг сделал открытие, которое настолько противоречило здравому смыслу, что даже ему, вундеркинду квантовой механики, вначале трудно было понять его значение. Он сформулировал так называемый принцип неопределенности, гласивший: если вы хотите узнать точную скорость частицы, то определить точно, где она находится, просто невозможно. Замечу, что речь идёт о первоэлементе нашего бытия. Классическая модель мироздания подвергается, согласно Жаку Деррида, деконструкции («О грамматологии»).
Деконструируются такие фундаментальные понятия, как вера в Бога и в абсолютную истину, вера в исторический прогресс, наступает «кризис рациональности». Классическое искусство и классический театр, начавшийся с античности, продолженный в творчестве Шекспира и затем в поэтике «новой драмы» Чехова, переосмысляется через иронию, или пастиш.
И в «Идеальном муже» Константина Богомолова Шекспир и Чехов буквально ошпарены серной кислотой постмодернистской иронии. Три сестры превращаются в гламурных дур, не отрывающих свой взор от гаджетов. Они сидят где-то в модном кафе «Аист» и рассуждают о том, что надо работать, работать и работать, словно произнося известный слоган, написанный на воротах в Освенциме: «Работа делает свободным». Зал взрывается от смеха. Иронию считали, но глубинного смысла не поняли, потому что зал даже не осознал, что издеваются и над ним, над тем, что великий Бунюэль обозначил как «Скромное обаяние буржуазии».
Буржуазность, или пошлость в чеховском понимании, сейчас зашкаливает, поражая и саму культуру, «прокачивать» которую приходит толпой богатый истеблишмент. Культура превратилась в декор, как в одном из своих интервью заявил Кирилл Серебренников. И этот декор царит и на сцене в виде дорогой сантехники, белоснежной ванны джакузи и пышной постели kingsize.
Всё лицемерно белоснежно и лишь как в последнем акте чеховской «Чайки» эта белоснежность окрасится кровью главного героя перформанса. Да, именно перформанса, а не спектакля в классическом стиле, перформанса, который больше походит на джазовую импровизацию, а не на разыгранную по нотам партитуру.
Помните, в «Чайке» в конце последнего акта:
«Дорн (перелистывая журнал, Тригорину). Тут месяца два назад была напечатана одна статья... письмо из Америки, и я хотел вас спросить, между прочим... (берет Тригорина за талию и отводит к рампе)... так как я очень интересуюсь этим вопросом... (Тоном ниже, вполголоса.) Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился...»
Упрекать это действо в отсутствии логики бессмысленно, как упрекать «принцип неопределённости» в непоследовательности и излишней парадоксальности. Богомолов дерзок в том, что собирается вскрыть наше с вами бытие и рассмотреть его через мощнейший микроскоп на уровне элементарных частиц. Он издевается над нашим казённым, официальным лицемерием и показывает, что в нашей современной жизни нет и не может быть никакой логики, что мы живём в мире симулякров, иллюзий. Смена различных картин на сцене напомнила мне стену, состоящую из огромного количества одновременно включённых мониторов. Мелькают картинки: здесь идёт политический спор, здесь реклама, здесь показывают американский ужастик, здесь концерт звезды тюремного шансона, транслируемый из Государственного Кремлёвского дворца, здесь показывают фильм братьев Коэнов «Старикам здесь не место», здесь мелькнули кадры из блокбастера Тарантино, мелькнул и «Твин Пикс», и «Заводной апельсин», и гламурная передача «Русские сенсации», неожиданно прочитали письмо Татьяны Лариной к Онегину и так далее, и так далее, и так далее.
Хаос царит среди элементарных частиц нашего с вами сознания, а Ленин оказался неправ, потому что не бытие определяет сознание, а, наоборот, сознание — бытие, и это мозг управляет человеком, а не человек мозгом. А мозг наш находится в состоянии перед взрывом, потому что посыпали снегом и шлягер «А снег идёт, а снег идёт», который напевала ещё моя покойная мама в далёкие шестидесятые, а царство классической парадигмы теперь ассоциируется с кокаиновым снежком, которым так любит баловаться наша элита, управляющая и финансами, и экономикой, и политикой, и спортом.
А религия? Ведь сейчас храмы повсюду строят? Все претензии к Планку и «принципу неопределённости». Не крутится электрон по заданной траектории, по орбите. Нет у него никакой вертикали Власти. Он сам по себе: где захочет — там и появится, словно в кокаиновом бреду. Без стимуляторов и мельдония никуда, и в спорте особенно.
«Идеальный муж» возмущает всех своей гомосексуальной темой. Кстати, о названии. Ясно, что это не Оскар Уайльд. «Идеальный муж» — это мечта для всех гламурных хищниц, это «папик», позволяющий шикарно прожигать жизнь. Это счастье! И опять пастиш. Вот они, современные монахини, современные тургеневские девушки! Если для сестриц во Христе идеальный муж — это Спаситель, то в современной сумятице духовное давно сменилось на материальное. Мы живём в эпоху культа тела и никак иначе. Тело — наш царь и Бог, а разговоры про веру и духовность — это дизайн, лишь внешний трёп и не более того. А раз тело, то оно может выкинуть самые неожиданные коленца. Например, гомосексуализм.
И чего вы к людям нетрадиционной ориентации привязались? Разве в тюрьме их мало, разве это естественно, держать здоровых, сексуально озабоченных мужиков в одном запертом пространстве без женщин? Боретесь с гомиками, а сами тюремный шансон распеваете, и даже попы у вас «Мурку» поют?
Опять белоснежная ванна джакузи должна смыть очередную мерзость и за фасадом приличия пусть процветает любой грех во всём своём простодушии. А то, что этот мир элементарных частиц богооставлен, здесь и сомнений никаких нет. И сцена договора с дьяволом из «Фауста» Гёте звучит без какой-нибудь иронии. И вот финал. На сцене три сестры. Но это уже не Чехов...
Это героини античного хора, которые взывают к небесам с мольбой, даровать им хотя бы слабый намёк на Смысл, потому что, как сказал Роберт Музиль, мы люди «без свойств», мы люди «извне», мы люди внешние, люди моды, гламура, и кокаиновый шик красавиц из индустрии моды воплощает это жадное ожидание, когда же придёт, наконец, «Идеальный Муж». Но только бойтесь Его появления, потому что Бог уже умер!
