Девять часов! Девять часов — общее время спектакля. Конечно, я знаю, что длинные постановки — не новое дело, однако для меня, как для человека, потолком которого была четырехчасовая бутусовская «Чайка», «Один день в Макондо» стал открытием. Интересный факт: это единственный спектакль в репертуаре Студии театрального искусства, который поставил не её художественный руководитель Сергей Женовач. Это немного странно, ведь каждые пять лет он выпускает порядка десяти режиссеров из своей мастерской в ГИТИСе. Но опустим творческую политику СТИ. Одной из первых премьер в год театра в России стал спектакль Егора Перегудова по роману Габриэля Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества».
Если Вы когда-нибудь были на большой сцене СТИ и в аудиториях ГИТИСа, то с уверенностью можете сказать — разница лишь в размерах. Поэтому сюда перекочевало большое количество дипломных спектаклей «женовачей», почти без травм для сценографии. Такая судьба и у «Одного дня в Макондо». Изначально это была работа студентов Сергея Женовача с названием, как у Маркеса — «Сто лет одиночества». Однако потом спектакль возрос в хронометраже, «освежился», если можно так сказать, актерами прошлых мастерских. Он превратился в профессиональную постановку, о которой можно говорить серьезно. Целью режиссера, судя по интервью, было «сохранить легкое дыхание студенческого спектакля, несмотря на то, что спектакль играют уже профессиональные артисты на профессиональной сцене.» Каюсь, я не большой эксперт в студенческих постановках. Однако те немногочисленные «фишки» режиссёрского факультета ГИТИСа, которые мне удалось увидеть, здесь были. Например, излюбленные люки в полу, двери по бокам сцены и открывающиеся ставни окон в глубине.
Несмотря на большую продолжительность спектакля, в свою инсценировку Егор Перегудов не взял значительный объем сюжета первоисточника. Три отделения (это около четырёх с половиной часов чистого времени) уделены первому и второму поколению семьи Буэндиа — родителям (Хосе Аркадио Буэндиа, Урсуле Игуаран), их детям (Хосе Аркадио, полковнику Аурелиано, Амаранте, Ребеке), а также людям окружающим их.
Воспринимать сюжет от основания города Макондо и до ухода перечисленных людей очень приятно. Все персонажи объемны, за ними хочется наблюдать, хотя далеко не все они ведомы положительными качествами. Разочарованный в жизни Аурелиано, живущая одной только ненавистью к сестре Амаранта, неотесанный и быдловатый Хосе Аркадио, да тут в каждом персонаже есть своя унция мразотности. Но как же обаятельны актеры. Одна из побед спектакля заключается именно в них. Было видно, что люди не играли персонажа. Их лично настолько трогал текст, что персонаж рождался в процессе произнесения реплик. Хронометраж позволил режиссеру очень детально перенести героев на сцену. Но далее…
Перегудов вычищает два поколения Буэндиа. Он сводит всю их историю к обзорному диалогу Аурелиано с матерью Урсулой. Я понимаю, зачем это сделано, невозможно беспрекословно точно перенести весь роман на сцену, при этом повествование должно быть законченным. Однако вот что получилось.
Середина третьей части. Почти все главные персонажи уже отошли (а к концу останется только Урсула). Из сумбурного разговора мы узнаем о жене сына Хосе Аркадио Фернанде, у которой родилась дочь Рената Ремедиос. Быстро нам показывают ее историю любви с автомехаником, плодом которой стал Аурелиано Вавилонья, после чего та тоже покидает сцену. Фернанда вводит нового персонажа, из фразы: «У меня есть еще одна дочь», мы узнаем, что у нее есть еще одна дочь. Антракт.
За тридцать-сорок минут вводятся три новых героя, а к концу исчезают. Из-за подобного галопа по роману их история выглядит как титр: «Нам нужно было как-то все привести к концу». А в финальной части фигурируют последние из рода Буэндиа — та самая вторая дочь Амаранта Урсула и Аурелиано Вавилонья. Они могли бы заинтересовать, но их просто мало на сцене. Персонажей не получается распробовать, в сравнении с первыми поколениями. Это как если бы в последнем сезоне «Игры Престолов» создатели вырезали бы абсолютно всех главных персонажей, и историю заканчивали какие-нибудь их дальние родственники. Согласитесь, не очень? А конец «Одного дня в Макондо» выглядит именно так.
Но развязка судьбы семьи Буэндиа не теряет своих баллов. Если пропустить аспект сопереживания, мои претензии относятся только к довольно безумной по скорости действия второй половине третьей части. Концовка ставит всё на свои места, снова появляется связь с общей историей. Так что пробел в инсценировке её не сломал.
Как я уже писал, все герои в спектакле — люди с некоторой внутренней злобой, поэтому одним из режиссерских решений спектакля стал лёд. Оно и ясно. Лёд — символ холодного сердца. Так что протагонисты иногда взаимодействуют с настоящей замёрзшей водой. Однако помимо очевидной метафоры есть другая, более интересная.
Семья Буэндиа безвылазно живёт в Макондо, настолько, что даже браки у них инцестные. Буэндиа как будто замурованы в своём доме. И Перегудов решил это через пыль. Она была повсюду! Пыль в воздухе, в свете прожекторов, на полу, на предметах, в карманах персонажей. Пыль белая, пыль цветная. Стареющие персонажи выходили с пылью в волосах и на одежде. Она как будто поглощала их. В этой «пыльной» атмосфере создавалось впечатление, что открыл дверь давно заброшенного особняка и изучаешь его историю, сдувая следы запущенности с фотокарточек.
Одной из важных тем в романе является тема взаимодействия со смертью. Род Буэндиа с самого начала был обречен на вымирание. Это становится ясно из свитков Мелькиадеса. История Макондо начинается с убийства отцом семейства обидчика. Цель создания города — убежать от призрака покойника.
«У нас в Макондо нет кладбища» — несколько раз говорит Хосе Аркадио Буэндиа, что есть прямое отрицание смерти. Однако от неё нигде не спрятаться. Вечное давление смерти над героями в спектакле воплощено в виде «кладбища» над сценой — мостика, на который перемещались все умершие персонажи, откуда потом следили за действием. Постоянное присутствие мертвецов в повествовании создает ощущение абсолютной тщетности всего, что делают главные герои. В голове всплывает мысль: «Все равно вы все окажетесь на этом мостике».
Но все же главной темой является одиночество. Везде и во всем. Названия действий в программке вполне раскрывает режиссерскую трактовку. Часть первая — одиночество любви. Ничто: ни выполнение своего долга, ни любимое дело, ни даже дружба — не может придать жизни душевного тепла. Только благодаря взаимной любви мы не чувствуем себя одинокими. А герои «Одного дня в Макондо» лишены её. Они либо не умеют любить, либо тянут груз нелюбимых. Поэтому они одиноки. Буэндиа пытаются сублимировать — в работу, в ненависть, в секс, но по финалу каждого видна вся тщетность их попыток. В симуляции нет счастья.
Часть вторая — одиночество смерти. В ней на мостик уходят почти все персонажи, во втором акте главных героев остается только два. Действие является прямым следствием предыдущего — если ты жил один, то и умрешь один. Конец почти всех — тихое угасание в отшельничестве, потому что жизнь без любви превращается в одно большое наказание. Она в конце и заканчивает мучения всего рода. Последнего из семьи — единственного младенца, зачатого в любви — съедают муравьи, и Буэндиа оканчивают свое страдальческое существование. Об этом свидетельствует последняя сцена в спектакле. Все актеры, одетые в черное, один за другим покидают сцену через отверстие в стене, повторяя фразу: «Родам, обреченным на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды».
Осталось сказать несколько слов об «аутентичном обеде в латиноамериканском стиле», который предлагают повара СТИ — русские консервы в японских порциях. От Латинской Америки только название.