Эдуард Мане (1832-1883) с детства мечтал быть художником. А родители хотели видеть его адвокатом. В итоге возник молчаливый бунт молодого художника. Его успехи в учёбе оставляли желать лучшего.
Однако родной дядя мальчика по материнской линии решил поддержать племянника в его стремлении реализоваться в изобразительном искусстве. Он посоветовал ему ходить на лекции по живописи, а ещё постоянно водил его в Лувр. Главный парижский музей Мане полюбил всей душой, а вот на занятия плевать хотел. Педагоги учили его академическому рисунку. Но всё это, по мнению юного таланта, было банально и пошло. Мане хотел идти своим путём. Вместо копирования шедевров прошлого он предпочитал писать портреты своих товарищей.
Сегодня нам кажется, что живописцы прошлых веков все великие гении. Однако о себе они так не думали. Мы смотрим на прошлое через замутненное, покрытое пятнами стекло истории. Сложно представить это сейчас, но XIX век ненавидел сам себя. Многим мастерам казалось, что живопись достигла своего апогея, что создать нечто новое практически невозможно. Современное искусство в те времена вызывало бурю недовольства у публики. Его проклинали. Да, проклинали, но разве не проклятиями выстлана дорога к славе?
Провокация всегда должна присутствовать в искусстве. Другой вопрос в том, что помимо неё должно быть что-то ещё. Иначе картина остаётся только в рамках своего времени, теряет актуальность, не вызывает в людях ничего кроме безразличия.
А что может быть большей провокацией, чем зеркало, в котором каждый зритель увидит самого себя, свою истинную сущность. Покажите людям правду, и вас захотят побить камнями. Когда Мане представил публике свою «Олимпию», к картине пришлось выставить охрану, а потом перевесить её как можно выше. Буржуа хотели буквально уничтожить полотно. Публика обвиняла художника в распутстве, в презрении к семейным ценностям. А он показал им только то, с чем они сталкивались постоянно. Продажную любовь.
Общество всегда строилось на лицемерии. XIX век — не исключение. Политики, магнаты и духовенство превозносили семейные ценности на публике. Но вдали от глаз толпы вели себя совершенно иначе. Ещё Оноре де Бальзак писал о том, на какой грязи построены состояния знати. Писатель Эмиль Золя, близкий друг Эдуарда Мане, пошёл ещё дальше. Он не оставил никакого намёка на романтизм. В его романе «Нана» продажная любовь была показана без прикрас, со всеми отвратительными деталями. Хотите увидеть суровую реальность того времени? Прочтите эту книгу! Мане в своей «Олимпии» изобразил похожую тему.
Если сравнить это полотно с «Венерой Урбинской» Тициана, то можно найти много общего. Поза, композиция, сюжет. Но есть и существенные отличия. Начнём с начала. Работа Тициана — портрет женщины, которая готовится к свадьбе. На заднем плане служанки укладывают её одежды в сундук — это её приданое. Она нага, но чиста душой, вы как будто случайно оказались в спальне девушки накануне важного события в её жизни. Ещё деталь: у неё в ногах спит собака — символ целомудрия и верности. Это та нагота, которую публика приветствует и воспевает. Вот он символ красоты и идеальной чистой любви. Смотришь на голую женщину, восхищаешься, а всем вокруг про семейное счастье говоришь. Удобно.
А вот про «Олимпию» Мане такого подумать нельзя. Это проститутка в ожидании клиента. Так звали главную героиню романа Александра Дюма-младшего «Дама с камелиями», по которому Верди впоследствии свою «Травиату» написал. Да и не только имя тут важно. Смотрим на лицо модели. Она голая, но ей всё равно. Никакого смущения, никакой стыдливости. Вы для неё кусок мяса. Она для вас тоже. Есть деньги — ложись, на здоровье. Только помни: за поцелуи отдельная плата...
У неё в ногах кошка — символ сладострастия. Она не спит, наоборот, ощетинившись, смотрит на вас. Её служанка — негритянка с букетом цветов. Модная тенденция среди дам полусвета XIX века. Они нанимали темнокожую прислугу, чтобы создать атмосферу экзотичности. Букет цветов — подарок клиента. А в роли него — зритель картины. Это он вошёл в комнату, его испугалась кошка. На него смотрят не влюблённым взглядом, а с полным безразличием.
Посетителями Парижского салона, где была представлена картина в 1865 году были, по большей части, именно состоятельные мужчины. Многие из которых прекрасно знали, что такое продажная любовь. Стоит ли удивляться, что они ополчились на произведение Мане? Оно бросало им вызов. Такую картину нельзя было повесить в гостинной.
Публика ополчилась на художника. Но что он сделал в ответ? Ничего, продолжил работать в той манере, которую считал правильной. Он провоцировал публику, ничего не преувеличивая, показывая зеркало, в которым были выделены определённые детали. Так было и с «Расстрелом императора Максимилиана». Это был укол в сторону лицемерности власти, которая бросила в беде человека, которого сама же до беды и довела. Поэтому мексиканские солдаты одеты в мундиры французской армии. Это не упущение. Это важная деталь.
Но больше всего всего Эдуард Мане любил саму жизнь. Её наслаждения, радости и печали. Он думал, что искать высший смысл не правильно, ведь само наслаждение существованием и есть цель, к которой нужно стремиться.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что свою последнюю картину, написанную уже на смертном одре, художник посвятил одному из самых известных кабаре Парижа.
Для меня «Бар Фоли-Бержер» — одно из самых проникновенных полотен во всей истории изобразительного искусства. Но для того, чтобы понять его, нужно внимательно всматриваться во все детали. Тут нет простых и понятных символов. Мане говорит с вами очень сложным, но чувственным языком, и только зная историю картины, вы можете проникнуться тем чувством тоски, которое изображено на этой картине.
Художник всегда считал, что искусство — это зеркало. Он придерживался реализма. Но в последней своей картине вышел за рамки реалистического изображения, показал вам историю одной жизни, превратившейся лишь в отражение.
Кабаре — это центр городской жизни французской столицы того времени. Здесь регулярно устраивали цирковые представления (на картине мы видим ноги девушки-акробата на трапеции), музыкальные номера, театрализованные постановки. Сюда приходили все известные художники, поэты, музыканты. Здесь отдыхали крупнейшие финансовые воротилы, самые известные дамы полусвета. Это место — символ богемы последней трети XIX века.
Мане и сам любил этот бар. Но в последний год ему было все тяжелее ходить, боли в ноге заставляли его принимать морфий. Только под действием наркотика он мог уснуть по ночам. В итоге картину он писал у себя в студии, воссоздавая весь интерьер бара по памяти. Ему позировали только девушка Сюзон, действительно работавшая в кабаре и друг, художник Анри Дюпре.
Первое, что мы отмечаем, когда смотрим на эту картину — вместо фона у нас зеркало. Всё, что мы видим там — это отражение. И кажется, ничего в этом нового нет. Многие художники уже играли с зеркалами. Но отражение здесь — не то, чем оно кажется.
Действительно, можно заметить, что и бутылки расставлены иначе, и мужчины у барной стойки нет, да и девушка смотрит как-то совсем тоскливо, отстранённо. А ведь это было против правил. Барменши в кабаре должны были заигрывать с клиентами. Туда специально набирали молодых и красивых девушек, которые в особенных ситуациях оказывали ещё и интимные услуги. Они были таким же товаром на прилавке, как бутылки с шампанским, пивом и вином.
Девушка в отражении явно больше наклонена вперёд, она заигрывает с клиентом, выполняет свою работу. Да и фигура у неё немного полнее. А Сюзон как будто совсем одна. Перед ней никого нет. Её взгляд обращён внутрь самой себя. Она задумчива, отстранена. Это было возможно только в той ситуации, когда клиентов рядом не было. При этом её платье подчёркнуто сексуально. По всем стандартом той эпохи. Глубокое декольте, украшенное букетом, тугой корсет, а на правой руке браслет. Мы его уже встречали. На том же месте в картине «Олимпия». Этот браслет принадлежал матери Эдуарда Мане.
Тогда мы и понимаем, что зеркало тут не совсем реальное. Оно отражает прошлое. В нём то, что так любил Мане. Парижская жизнь с её весельем, легкостью, радостью и печалью. А перед нами настоящее. Девушка за баром, которая не видит своего клиента, потому что его уже самого нет. Он лежит в постеле, скованный болезнью, тоскует по былому, мечтает спастись от неизбежного. А спасение в воспоминаниях, в отражении в зеркале, которое, как дверца в прошлое, такое радостное и беспечное, наполненное счастьем...